Принцип яйцеклетки. Науч-поп-гид по физиологии и психологии от первого лица - Инна Перс

Наше семейное общение стремительно набирает силу. У меня появилось право голоса. Меня уговаривают уснуть, когда Я разбушевалось. Повернуться поудобнее, когда боль от упирающихся под мамино ребро конечностей становится невыносима. Подать признаки жизни, если затихну надолго и мама начнет волноваться, все ли со мной в порядке. А Я сговорчиво. Вполне. Слушаюсь с легким сердцем. Наслаждаюсь общением. Человеческим обращением. Приятно, когда тебя замечают. Когда к тебе прислушиваются. Придают значение твоей, пусть пока и не совсем сформированной, личности. Мама даже пытается угадать мой характер. Опять. Снова. Как всегда. Теперь по движениям.

К моему удивлению, на пути нашего семейного взаимопонимания встает не искаженное восприятие на основе несовершенства новоизобретенного понятийного аппарата, как предупреждала мама, а субъективные, нажитые с опытом предрассудки. Ну как можно сделать вывод, что Я ранняя пташка и не лениво, из того, что я просыпаюсь и, сонно потягиваясь, упираюсь маме под ребро в шесть утра? Я просто предусмотрительно. Они с папой рано утром в освежающий бассейн, а у меня в амнионе температура падает. Уж лучше бодренького, чем сонненького. Для сердца безопаснее. Или, глядя на мою отзывчивость, она решает, что я внимательный и послушный ребенок. Мне, конечно, приятно и лестно, но если я не проявляю признаков жизни на мамин вопрос о здоровье, мама начнет вопрошать вслух, толкать, трясти. Может и на голову встать. И многое другое, до чего я предпочитаю ее не доводить.

Я бы на твоем месте с выводами не торопилось, мама. Договаривались же переспрашивать и воздерживаться от скоропалительных выводов и заключений. Сама говорила, что между характером и поведенческими особенностями – большая разница. Я теперь свои нужды могу защищать через общение. Не нравится мне, как мама сидит, – толкнул, пихнул, еще лягнул, – и встала. Или решила мама в пище нас ограничить – затаись в уголке и ни гугу. Ни на какие просьбы – ни гугу. Разволнуется – и аппетит разыграется. Конец голодовке. Или хочется мне ласки. Танцую джигу. Гладят и курлыкают без перерыва, лишь бы деточку унять. Порой даже в четыре руки. Папа пытался было намекнуть, что это я их специально провоцирую, но вовремя подумал и решил не связываться с беременной мамой. Ему не сложно маму и меня погладить. Даже приятно. Так что у нас полное уважение и взаимопонимание. В большинстве случаев.

– Странное это, наверное, ощущение, когда тебя изнутри пинают. Со стороны так реально смешно видеть, как ты сама свой живот поглаживаешь.

Не живот, а меня, папа.

– И разговариваешь сама с собой!

Со мной! Со мной, папа!

– Смотри, как дергается! Может, икает? Переел или плодных вод перебрал?

Не переело Я и не икаю. Радуюсь общению и прыгаю от счастья. Прыгало. Разошлись наши взгляды. Досадная приземленная извращенность в интерпретации такого редкого явления, как счастье. Ну да ладно. Я тоже виновато. Вернее, ограничения самовыражения, навязанные мне в рамках внутриутробного развития. Но у родителей-то ограничений нет. Полностью созревшие личности. Внушает надежду на способность восполнить недоразвитости плода. А зря. Надежды нет. Взять хотя бы китайского техника. Его благие намерения тоже дисконтировали за пять секунд, и не вникая в подробности, и не дав шанса оправдаться. Казалось бы, что проще: спроси – и ответит. Так нет, свои выводы правильны и в проверке не нуждаются. И это при условии, что техник жестами владел, выражением лица и голосом тоже. Говорил на китайском, так ведь был же переводчик.

Но я-то его мысли слышало. Я-то знаю. Он ведь не от лени полчаса копался. От трудолюбия. Надо же доказать свою нужность и заслуженность зарплаты. Не брать же с клиента просто за передачу жалобы на неработающий кондиционер производителю. Надо показать присутствие, сочувствие, понимание. Вот где она – суть общения. А родители его сразу шалопаем и разгильдяем окрестили. Профессионально отсталым. Китайский техник так и не понял, чем недовольны остались эти загадочные иностранцы. Вот и мне не понять, как можно мое кристально чистое и ясное чувство радости интерпретировать как дискомфорт переедания. Чувство недовольства перерастает в серьезные опасения. А что, если и после рождения они меня так же передергивать будут? Я кушать прошу, а они думают, что спать хочу. Засыпаю от усталости, а они решат, что заболело? Как же мы с вами, родители, найдем общий язык?

Мне шестнадцать недель. Я вешу двести граммов, мой рост – двенадцать сантиметров. Чем крепче становятся мои слуховые косточки, через которые звук проходит в среднее ухо, тем лучше я слышу. Участок мозга, отвечающий за прием слуховых сигналов, тоже работает. Меня уже не пугают ни шум кровяного потока через пуповину, ни стук сердца. Однако барабанный бой пекинской оперы все еще заставляет вздрагивать. Мне все больше нравится, когда шумно. На этом этапе Я очень активно, часто меняю положение, могу скрестить ножки, откинуться назад, сделать сальто. Меня слышат, хотя и не всегда понимают. А еще Я спасло маму. И самое главное – меня погладили! Мы общаемся, а значит – найдем способ договориться.

Начало семнадцатой недели. Жизнь идет, мозг растет, интенсивно делятся нервные клетки, возникают борозды и извилины. Нам объявили результат амниосинтезиса. По-телефону. Отрицательный. Ни вам поздравления, ни восторгов. Голос-автомат. Генных отклонений у меня не обнаружено. Не смертный приговор отменили, а предложили набрать внутренний номер абонента. Тем же голосом робота объявили мой пол. Я девочка. Я могу продолжать свой путь. Мозг не подает никаких сигналов радости. Гормоны не генерируются, нейроны не электризуются. Что, если бесконечность ожидания и напряжения разрушили все мои только начавшие формироваться рефлекторные дуги радости? А вот папа в неудержимом порыве восторга обхватывает маму и крепко ее сжимает. Сначала мысленно, а затем в реальности.

Мое безучастное тело оказывается зажато между родителями, словно в тисках. Плодный пузырь сплющивается все сильнее. Воды давят на меня, вжимая в амнион. Грудная клетка не в состоянии больше двигаться, и мой нос возвращается обратно в голову. Меня радует благоприятный результат теста и восторг моих родителей. Мне чрезвычайно неудобно. Не радует перспектива быть раздавленным, тем более от восторга. Когда Я официально признано генно-нормальным. Сердечный ритм ускоряется. Пошел адреналин. Не от радости, так от страха. Я упираюсь ногами и головой в противоположные стенки пузыря и со всей силы разжимаюсь, словно пружина. Еще раз. И еще раз. Обезумевшие было от радости родители уважительно высвобождают мне пространство. Мы коммуницируем.

Не идеально, конечно, но процесс идет. Наладка – дело времени, а оно у нас теперь есть. Они решили, что Я радуюсь вместе с ними. И Я радуюсь. По-своему. Родители решают, что событие стоит серьезно отметить, и планируют собрать гостей у нас дома. Пару-тройку хороших знакомых пар. Поделиться-таки наконец великой новостью, что они готовятся стать родителями. Мама молчала, чтобы не сглазить. Папа – чтобы не объяснять в случае аборта, что да почему. Можно подумать, мамин живот оставляет место сомнениям! Особенно если шарфиком прикрыть. Папа верит в правила приличия. Догадываешься – молчи. Человеческая концепция распространения информации мне непонятна. То молчали четыре месяца, а тут сразу не терпится поделиться радостным событием с друзьями, словно они могут мне помочь расти. Не понимаю. Не разделяю. Ну, да пусть поиграются. Наволновались ведь тоже.