Беглый огонь - Петр Катериничев
Шрифт:
Интервал:
– За него. – Настя слегка смочила губы.
– А целоваться?!
– Что, прямо сейчас?
– А когда? Традиция!
Осторожно дотрагиваюсь губами до мягких, влажных губ девушки, помня золотое наставление эмансипэ Америки: поцелуй в губы – дело куда более интимное, чем половой акт! И любой средний американец, неосторожно покусившийся на самостийную тетку таким вот образом, рискует получить – нет, не по зубам! – повестку в суд с иском, в зависимости от благосостояния клиента! Это не страна, это сборище сутяг и стряпчих в юбках и без оных!
Уф, пронесло. Зубы на месте, и девушка довольна.
Щеки ее слегка порозовели.
– Это и есть «традиционный дружеский поцелуй»?
– Угу.
Телефонный звонок прервал идиллию. Девушка сняла трубку, выслушала кивая, как примерная ученица, передала мне, шепнув:
– Крутов сердит.
– У аппарата, – рявкнул я как можно более начальственно.
– Трупы в проходном дворе – твоя работа?
– Какие трупы? – спросил я, а сам вспомнил тихих и незлобивых мужичков-собутыльников. Неужели их достали-таки калединские отморозки? Или это двое битюгов-террористов, карауливших меня на верхотуре собственного дома? Но каким образом их сумели упаковать и доставить в распивочный дворик?
Да и не оставлял я покойников, по голове настучал, да и только.
– Какие? – взъярился Крутов. – Калединские стриженые в «голдах», вот какие! Мужичок-моховичок объ-яснения в районке уже дал: дескать, так и так, был такой-то и такой-то, помесил братанков играючи, потом представился: валите, дескать, все на серого! На Дрона, дескать, птицу редкую! Навроде Феникса. И физию твою описал один в один, и ухмылялся притом старлею-следаку нагло и с ухмылочкой. Знаешь почему?
– Не-а.
– Решил, что ты – наш. Из славного отряда теневых борцов с оргпреступностью, не связанных буквой закона. «Белый орел», мля!
– Да этот слух по Москве уже года три как отгулял, – озадаченно протянул я.
– Да? А свежие трупы из морга подвезли, для убедительности? Старлей позвонил нашим ребятам в управу, прояснить. Назвал Дрона. Спросил прямым текстом: бумагу составлять или как?
– Ну и что ребята посоветовали?
– То. Знаешь поговорку? «Больше бумаги – чище жопа».
– Погоди, Игорь, я…
– Что – я? Что ты у меня целкой-институткой прикидываешься?! Я просил рассказать обо всем существенном, ты же…
– Игорь, стопорнись. Свара у меня с бритыми бы-ла, но…
– Почему ты там вообще завис?
– Обстановку прояснял.
– Без тебя некому?
– Тогда – нет.
– И чем тебе бритые помешали?
– Скорее я им.
– Слушай, гордый, ты мог, как все люди, ноги сделать, а не шеи им сворачивать?
– Да не сворачивал я никакие шеи! А потом, эти ребята в особые разговоры не входили, сразу стали ручонками да ножонками махаться, причем вполне квалифицированно. А я от спорта уже столько лет далек, что едва сладил.
– Как ты их оставил?
– Сиротами. В отключке.
– Дальше.
– Ну и авто, понятно, воспользовался.
– Мудак. Где бросил?
– В центре.
– Так.
Крутов замолк, что-то обдумывая.
– Игорь…
– Ну?
– Ты не уточнил насчет трупов.
– Что именно?
– Способ убийства.
– Шеи им свернули. Одному и другому. Играючи.
– Значит, кто-то «зачистил» за мной.
– Да? Не много ли чести?!
– Вот и я думаю…
– Только все без толку. Феникс хренов. Алконост. Гамаюн певчий. Клест кривоклювый, блин!
– Генерал, ты чего разошелся?
– Того. Знаешь, где тебе место, Додо?
– Ну?
– В клетке. Причем в самой что ни на есть лефортовской одиночке, чтобы без дураков.
– Без дураков, Игорь свет Петрович, никогда не обходится. Любимая игра на Руси – в подкидного или в переводного.
– Да? И кто же дурак?
– Пока я. А там – на кого карта ляжет. Под кого зайдут.
– Олежек, ты хоть сориентировался, кто тебя подставляет и зачем?
– Не-а.
– Но забот тебе прибавилось.
– Я думаю…
– Думай не думай… Калединская братва на тебя уже ножики навострила.
– У них что, авторитета умного нет, чтобы подставу учуять?
– Есть. Только… Знаешь, в родной стране так уж повелось: есть человек, есть проблема, ну а нет, так и нет. Так что поостерегись: оказия представится, чикнут тебя, без злобы, на всякий случай. Не любят уважаемые непоняток.
– Ну да… Прямо не жизнь, а кино. Про Жеглова с Шараповым.
– Вот-вот. Они тебя не больно зарежут. – Крутов помолчал, добавил: – Шутка.
– Что зарежут?
– Нет. Что не больно.
– Генерал, ты мою просьбу оформил?
– Насчет вдовы?
– Жены.
– Обязательно. Только… Я вот что подумал…
– Погоди, Крутов. Думать – моя епархия. Сначала встреча, потом – Чапай думать будет. В потемках по черным кошкам палить – себе дороже. Лады?
– Лады. У вас сорок минут. А сейчас дай-ка мне лейтенанта.
Я передал трубку Насте. Лицо у нее посерьезнело, слушала она молча, только кивала. Нажала отбой, подняла на меня свои колдовские глаза, потемневшие, словно море перед штормом.
– А вы, Олег, оказывается, шалун, – произнесла она без тени шутки. Потом деловито отомкнула шкаф, вынула мягкий бронежилет, произнесла: – Облачайтесь.
– Да я в бронике, как свинья в попоне.
– Давайте не будем обсуждать приказы Крутова. Вы могли бы стать генералом, а он им стал.
– Анастасия, а как же…
– Олег, давайте без куража. Сейчас не до этого. – Попросила: – Отвернитесь.
«Снегопад, снегопад, если женщина просит…» Тупо гляжу в окно. Да какой к бесам снегопад! Как там у модных «Иванушек-Инкорпорейтед»? «Тополиный пух, тополиный пух…» В мое время пели по-другому: «Тополя, тополя, все в пуху, у-у-у, потерял я любовь, не найду, у-у-у…»
Мир меняется? Или все те же «ля-ля-тополя»? Бог знает. Без стакана этот вопрос же не решить, а его мне как раз нельзя. Нужна трезвая голова. И разумная.
– Готовы? – спрашивает Настя.
Оборачиваюсь. Девушка перевоплотилась за пару минут полностью. Вместо соблазнительного полупрозрачного платьица – свободные вельветовые джинсы, кроссовки; поверх футболки – бронежилет скрытого ношения, перепоясанный сбруей на две кобуры: прямо не девушка, а революционный матрос Железняк. Не удивлюсь, если над каждой из изящных лодыжек закреплено по «дерринджеру». «Возьмем винтовки новые, на штык – флажки…»
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!