Дудочка крысолова - Елена Михалкова

Однако подобная популярность в итоге сыграла с актером злуюшутку. Лихой приелся зрителям настолько, что это поняли даже режиссеры ипродюсеры картин. Его не перестали приглашать, но все чаще вместо главных ролейпредлагали роли второго плана, а Олег, избалованный успехом, уже давно нехватался за все что ни попадя.

И, самое главное, критики на все голоса твердили, что Лихой– растиражированная бездарность, что он везде одинаков, что он понятия не имеетоб актерском мастерстве и во всех фильмах играет самого себя. Олег злился, ещебольше пил и все чаще жаловался на то, что он впустую растрачивает свою жизнь.

В конце концов он влип в скандал, закончившийся уголовнымделом: напившись в клубе, стал приставать к одной из девушек и затеял драку спарнем, заступившимся за нее. Драка быстро завершилась в пользу актера: силыОлегу было не занимать, а юноша оказался тщедушен и слаб. Но еще он оказалсясыном одного из чиновников в аппарате президента, и чиновник не позволил замятьдело, которое в другом случае закончилось бы выплатой отступного – Лихой всегдатак делал и не понимал, зачем нужно создавать проблему из обычных мужскихразборок.

Но у отца юноши, попавшего в больницу с переломаннымиребрами, носом и разорванным ухом, было другое мнение. Олег получил два годаусловно и притих, пораженный тем, что на его удаль молодецкую нашлась управа.Теперь он выпивал без прежнего размаха, устраивая вечеринки в своей огромнойквартире, но все чаще заставал себя перед зеркалом с бутылкой в руках – одного.

Сергей взглянул на фотографию, хотя и без этого помнилактера в лицо.

В отличие от Даташвили Лихой был снят строго анфас.«Закладывает парень, и крепко закладывает, – определил Бабкин, оценивмешки под глазами и нездоровую одутловатость когда-то красивого лица. –Ладно, идем дальше. Кто там у нас следующий?»

Следующим оказался Сергей Иванович Сушков, сорокапятилетнийчиновник. При взгляде на его снимок Бабкин испытал приступ классовой ненависти.Мелкое незначительное личико, круглая голова, насаженная на такое же круглое тело,словно поставленные друг на друга шары снеговика, и взгляд человека,убежденного в том, что он – важная государственная единица. «Спокойно! –сказал себе Сергей. – Может, фотограф его в неудачный момент подловил…гниду!»

Данных о Сушкове было меньше, чем о предыдущих фигурантах,но вполне достаточно, чтобы, изучив их, Бабкин пришел к выводу, что перед ним –типичный «прицеп». Сушков выбрался из администрации захудалого подмосковногогородишки следом за своим начальником, Виктором Безиковым. Тот пробивался кактанк или как мощный сорняк – молодой, нахрапистый, амбициозный мужик,предприимчивый и хваткий. Сушков следовал за Виктором рыбкой-прилипалой, решив,очевидно, раз и навсегда поставить на одну лошадь. Сергей Иванович былфинансистом, а его начальник – юристом, и вместе они составляли неплохойтандем.

Они уходили в бизнес, возвращались на государеву службу,снова уходили ненадолго и снова возвращались, уже на новый уровень этойспирали, и в конце концов дороги их все-таки разошлись, когда Виктора Безиковасо скандалом уволили с поста руководителя федерального агентства по управлениюгосударственным имуществом. Сушков занимал при нем место в отделе управленияинформационной политикой, и после увольнения шефа его должна была ожидатьпохожая судьба. Однако новый руководитель не избавился от Сергея Ивановича, алишь перевел его в подведомственную организацию, и Сушков возглавил федеральныйцентр с длинным названием, в котором фигурировали слова «компьютерные»,«технологии» и «информационные».

«Риторический вопрос, – злобно думал Бабкин, глядя нафотографию Сергея Ивановича. – Откуда у тебя, Сушков, деньги на клубПеригорского? Из какого кармана ты их вынимаешь, сытая твоя рожа? Какие откатыберешь, раз можешь позволить себе проводить здесь субботы в компании русалок?»

Он с отвращением отодвинул папку Сушкова и открыл «дело»последнего из четверых клиентов. Макар Илюшин не зря пришел к нему во времядопроса Рокуновой, чтобы сказать, с кем придется иметь дело. Потому что с этимчеловеком они уже сталкивались раньше.

Аслан Коцба. «Мать его!» – прибавил мысленно Бабкин. Главапредприятия «Нефтепроект», небольшой фирмы, занимавшей неприметный особнячок всамом центре Москвы, в одном из старейших районов. Абхазец по национальности,окруживший себя в фирме исключительно родственниками – братьями, дядями,племянниками и прочими кумовьями.

Под особнячком, который деликатно прятался за старымикленами, находился подземный гараж. В гараже имелась одна из самых полных вМоскве коллекций раритетных автомашин. Иногда по ночам Коцба гонял вкакой-нибудь из них по городу, но такое случалось редко. Обычно ему хваталотого, чтобы спуститься вниз, погладить блестящий корпус какой-нибудь из своихигрушек, которые он никогда не называл тачками, походить вокруг них и вернутьсяв кабинет. Механики гаража не сомневались, что их шеф разговаривает с машинами.Возможно, так оно и было.

Илюшин и Бабкин столкнулись с ним при расследовании дела опохищении Виктории Стрежиной, и Сергею отлично запомнился этот угрюмый мужик ссовиным лицом, недобрый и опасный. Бабкин был совершенно уверен, что доверятьКоцбе нельзя, и заранее предвидел, какие трудности возникнут в общении с ним.У Аслана была своя мораль, которая, как предполагал Бабкин, имела малообщего с моралью большинства окружающих его людей.

Он в десятый раз подумал, что здесь нужен Макар с егоумением быстро находить контакт с любыми людьми, и рассердился на себя за этумысль. Что за ерунда, в конце концов?! Сколько еще он будет сидеть и причитать,что ему нужен Илюшин, что без Илюшина он не справится, что Илюшин больше негоподошел бы для этого задания… Разозлившись окончательно, Бабкин подвинул к себелисток бумаги, быстро набросал план, состоящий всего из двух пунктов, ираспорядился позвать к нему Аслана Коцбу. Это был человек, которого Бабкинменьше всего хотел бы сейчас видеть, и именно потому он начал с него.

* * *

– С тобой! проводит ночи тридцать первая весна!и без сомнения ревнует ко всему, бьет сте-е-кла!

Они спели уже четыре песни «Ночных снайперов», и Алька дажепривыкла к сигаретному дыму, не желавшему улетучиваться в приоткрытое окно,чтобы быть там разодранным ветром, а тихо расползавшемуся по салону. Вперерывах между песнями («Взвоем, девки, где же кружка», – сказала Вика)Алька по кусочкам рассказывала сочиненную на ходу историю, приправляя еещедрыми деталями.

– …Она входит и застает нас, представляешь! У нее вруке сумочка такая лакированная, ярко-желтого цвета… Вот просто невыносиможелтого! И она смотрит на нас, открывает эту сумочку и начинает там рытьсяодной рукой. А я смотрю на нее и думаю: ну достань же ты пистолет и пристрелименя, чтобы все это закончилось, наконец!

– Ну ты дура! Лучше бы она мужа своего пристрелила!

– Ага! А кого бы посадили за его смерть, а? Такихлюдей, как она, в нашей стране за убийство не сажают. Всех собак на меня быповесили, соображаешь? А я, знаешь, в тюрьму отчего-то не хочу.