Чудачка - Юлия Фирсанова

— Воистину, — виновато признали Силы с опасливым вздохом.

— И сейчас вы так думаете?

— Нет! — Уже нет! — Но ты столько пережила сегодня! — Смертные тела уязвимы! — Нужен отдых! — Помешаем!

— Вовсе нет, — улыбнулась Надя, откладывая книгу. — Мне будет интересно послушать и попробовать чем-нибудь помочь.

— Офур, мир бифуриш, гибнет. Смена структуры Уровня неизбежно приводит мир на грань изменений, сминая плетение. Если спасать его, то под ударом оказываются пять иных миров, — с места в карьер начали разговор Двадцать и Одна. — Мы предложили бифуриш переселиться в ближайшее измерение, подходящее им потоками энергий и климатом. Но они отказались… — Сказали, что предпочтут погибнуть вместе со своим миром…

— Печально, — нахмурилась Надя, не понимая до конца сути проблемы. — А почему так? У них философия, как у самураев, или что-то другое?

— Все, что случается, то суждено, что суждено, то неизбежно, противиться неизбежному, значит идти против течения великой реки замысла Творца, становясь камнями в запруде его воли, — выдали длинную сентенцию, явственно цитируя тех самых фаталистов-самоубийц с Офура, Силы Двадцати и Одной.

Попутно с цитированием печальной сентенции Силы явили Наде образ мира мелких островов с длинными песчаными и каменистыми отмелями. Лазоревые просторы океана под синим безоблачным небом и крупных морских черепах с яркими, как стеклышки в детском калейдоскопе, панцирями и совсем не животным интеллектом в глазах, полуприкрытых кожистыми веками. Жители Офур, бифуриш, оказались ластоногими черепахами.

Людей Наде тоже было бы очень жалко, но и от вида этих разумных с яркими панцирями, отмеченными красивейшими узорами, ждущих гибели с философской обреченностью, и вовсе навернулись слезы. Нет, просить сохранить Офур, жертвуя другими, не заслужившими гибели мирами, девушка не стала. Образ мира, переданный Двадцать и Одной, был не только картинкой ландшафта, сквозь него проглядывали куда более пестрые, чем панцири черепах-бифуриш, где-то натянутые, где-то оторванные, где-то перекрученные так, что нельзя распутать, нити. Да, структура Уровня в месте расположения Офура нуждалась в серьезном ремонте. Его следовало переплести заново буквально с чистого листа.

— Если они водные и все сводится к мысли о течении великой реки Творца, то не провозглашайте великого исхода, откройте в разных частях мира врата-порталы в виде течений, несущие туда, куда планировали переселить черепашек. Пусть сами найдут, исследуют и проверят. Возможно, такие врата они сочтут знамением, проявлением воли Творца и нужным течением великой реки замысла, — предложила Надюша, покусав нижнюю губу.

— Обман… — задумались Двадцать и Одна.

— Почему обман? — совершенно искренне удивилась Надюшка, руководствуясь объемом знаний, случайно втиснутых в ее голову Силами при знакомстве и интуитивным стремлением к правильности цветов и запахов. — Вы — Силы Двадцати и Одной, действующие по воле и закону Творца. Его воля ведет вас, желающих спасения бифуриш. Это они не понимают правильного течения и не ищут спасения. Ведь так?

— Так, — с явственным облегчением (какое счастье, что ты нас убедила!) согласились Силы и умиротворенно объявили: — Мы сделаем течения!

Надя тоже заулыбалась, довольная исходом разговора. Пусть черепашки-философы и дальше живут где-то на просторах необъятной Вселенной.

Дмитрий пробыл в гостях у Веры до позднего вечера и в воскресенье приехал снова, с букетом и тортом. Когда смущенная мама тихонько уточнила у Нади, не против ли она, Надюша пожала плечами и громко, чтобы оба услышали, ответила:

— Нет, конечно! Ты же слышала, я жду братика или сестренку. Но раз вам нужен конфетно-букетный период, подожду, только сильно не затягивайте!

И пока смущенные сорокалетние люди кашляли, приходя в себя от ее заявления, сбежала к себе в комнату, давая возможность парочке пообщаться наедине. Надя и из дома бы ушла на прогулку, давая двоим больше уединения, но чувствовала, что подобное им пока покажется чрезмерным. Одно дело общаться, когда за стеной чем-то своим занимается другой человек, и совсем другое — остаться вдвоем в квартире.

Умом такие странности поведения Надежда не понимала, но принимала как должное. Она уже очень давно жила, как чувствовала, чтобы не портить поступками переливов цветов вокруг, а не как диктовала логика и правила поведения, просто потому, что иначе жить не умела.

За чтением пара часов пролетела совершенно незаметно. Приближалось время обеда, и Наде вдруг неудержимо захотелось прогуляться. Время шло к полудню, но было пасмурно, и прохладный осенний ветерок продувал сквозь форточку. Просветы голубого неба делались все меньше, перекрываясь серыми клочьями тучек.

— Мам, я на минутку выскочу, хлебушка куплю, — крикнула девушка, быстро собравшись.

— Хорошо, только осторожнее! В новостях утром всякие ужасы рассказывали, — крикнула в ответ Вера, отвлекаясь от задушевной беседы под звяканье кастрюлек.

— Поэтому я новости вовсе не смотрю, — из прихожей рассмеялась в ответ Надя, засовывая в карман аккуратно сложенный пакет для покупок. — Нашим журналистам соврать и напугать — главная радость.

Сбежав по ступенькам на крылечко подъезда, Надя чуть поежилась от прохладного ветерка. Но возвращаться не стала, только накинула на голову широкий капюшон куртки и двинулась вперед. У мебельного магазина напротив двора стояли две грузовых машины с распахнутыми во всю ширь дверцами. Похоже, кто-то решил разом обставить новую квартиру. Выход, выезд и вообще доступ из двора на улицу «газели» перегородили основательно. Поэтому нечего было и думать просочиться между грузовиками и суетящейся с творческим матерком бригадой грузчиков.

Мысленно пожав плечами, Надя решительно развернулась и направилась в сторону площадки с мусорным контейнером, за которым примостились несколько гаражей-ракушек жильцов-инвалидов. Между ними пряталась тропинка, выводящая прямо во двор соседней многоэтажки, через который до продуктового магазина было рукой подать.

Знакомая тропочка между гаражами, которой девушка не пользовалась больше месяца, заросла изрядно. Крапивы и репьев на ней местами было по пояс, а сверху задорно покачивались ветви шиповника, так и норовя зацепить авантюристку за капюшон мелкими колючками. Надя склонила голову, опустила плечи и ринулась вперед. Шаг, другой, третий, четвертый. На пятом и шестом в нос шибанула дикая вонь тухлятины. Следом, не давая перевести дух, резко, в диссонанс недавнему умиротворенному настроению, в глазах зарябило до черных мушек, до накатывающей волнами сильнейшей тошноты, до череды тошнотворных цветов.

И будто ставя точку в аттракционе гнуси, на лицо легли противные ошметки чего-то мерзостно-липкого. Надежда запаниковала, рванулась вперед, пытаясь выпутаться из неприятнейших ощущений, замахала руками в слепой надежде прорваться, порвать эту липучую дрянь, хоть немного развеять миазмы.