Друг моего мужа - Дана Блэк

Она теребит рюкзак и молчит. Стоит и смотрит на меня сощурившись, ветер развевает черные волосы, на бледном лице тени, выступают острые скулы, и она все равно остается красавицей, моей единственной, той, ради которой я на все готов, и тем страшнее, ударом под дых вылетают ее слова в меня незащищенного, сбросившего броню.

- Тогда ты прав, Илья. Нахер это все.

Глава 37

ИРА

Завязываю волосы в хвост, в уши втыкаю наушники и выхожу на крыльцо.

Сбегаю по ступенькам, на улице едва занялся рассвет, тихо, словно я проспала судный день, воскресенье, все еще валяются в кроватях.

Легкой трусцой бегу мимо коттеджей, к парку, мой привычный маршрут, зелень деревьев, розовый кусок неба на востоке, в ушах музыка.

Это не отвлекает меня.

Трогаю подбитую губу.

Никита сказал, что вчера даже врач приезжал, а я не помню, очнулась лишь ночью, в спальне, горела синяя лампа, и в ее свете я перепутала мужа с Ильей.

Моя первая мысль о нем была, едва открыла глаза, кажется, когда я без сознания валялась - и тогда он полностью моими мыслями владел.

На лбу выступает испарина, холодный пот. Жмурюсь и бегу вперед, пытаюсь сосредточиться на ногах, я не вижу дороги, я упаду, если не прекращу себя вспарывать изнутри его именем.

Оступаюсь и падаю.

С размаху коленями по земле проезжаю, ладонями упираюсь, стесываю кожу.

Не встаю, сижу и костяшками вытираю глаза, а слезы все льются, я потону в этом водопаде, что же я натворила, я его чуть не убила.

Наушники выпали, болтаются на груди. На деревьях щебечут птицы, дует прохладный ветер, вокруг природа, спокойствие, такое величественное, словно ничего не случилось вчера, не изменилось.

Изменилась я.

Опираюсь на руки и встаю.

Отряхиваюсь, меланхолично смотрю на содранные колени. Прихрамывая, бегу дальше, пытаюсь заверить себя, что все не так страшно.

Я ведь тоже потеряла сознание и с той лестницы следом за ним брякнулась, но я здесь, я жива, не переломалась, даже бегать могу.

И он бы не убился.

Приближаюсь к парку, черному ограждению и фонтану, в ушах снова музыка, заводная, призывающая организм проснуться.

Они остались у нас ночевать, и Илья, и Олеся, они скоро встанут, а я ему в глаза посмотреть не смогу, пусть они женятся, пусть живут счастливо, это искренне, пусть только он оставит меня в покое, я больше не выдержу.

Сама не замечаю, что на спринтерский бег перешла, несусь так, словно за мной злые овчарки гонятся, дыхание неумолимо заканчивается, сбивается, я сейчас задохнусь, но не остановлюсь, кто-то отключил тормоза.

На скорости врезаюсь в железный забор.

Валюсь на него, и сердце выпрыгивает, в горле бьется, перед глазами мушки пляшут, я тяжело дышу. Вижу мужские ладони, опустившиеся на забор по обе стороны от меня, и не понимаю, что я не одна, что за моей спиной стоит он, у меня помутился разум, где я, кто я, уже ничего не знаю.

- За тобой не угнаться, - горячий шепот опаляет затылок. - Доброе утро.

Все еще не могу отдышаться, смотрю на его руки и отстраненно замечаю, что он даже нескольких часов мне не дал, подготовиться к встрече с ним, он, как и я, на рассвете проснулся.

- Если я умру, Ира, - его губы касаются моей шеи, клеймо за клеймом выжигают, по коже скользят. - Тебе станет легче?

- Да, - этот краткий ответ вырывается против воли, он у меня в мозгах засел, отравлял меня, но это правда, нельзя убить любовь, но можно человека, знание, что его нет с тобой на одном свете, ни в одном уголке мира не найти его, ни в горах, ни в пустынях, ни в джунглях, ни среди пальм, не найти на высоте ледника, ни в заброшенных кварталах по ту сторону океана - маленькая надежда, что это принесет облегчение.

- А смертнику можно последнее желание? - его руки с забора перемещаются на мои бедра.

Рывком он сдергивает с меня шорты вместе с бельем, а я даже не двигаюсь, онемела, я парализована, словно в глубоком трансе, ничего не могу, только слезы катятся, мокрые ресницы слипаются, мутным взглядом смотрю на бьющий во все стороны фонтан.

До меня долетают мелкие брызги.

- Представляй сейчас, - низко говорит Илья, ощущаю давление в промежности, горячую головку. И оглушающий, ослепляющий рывок внутрь меня, жесткий, насквозь таранящий, удар члена, как молотом по голове, из моего сжатого горла вырывается что-то непрошенное, смешанное из боли и черной похоти, рыданий и стонов.

- Представляй, что ты меня казнишь после этого, - выдыхает он и сдавливает мои бедра, его голос в нечто животное срывается, в глухое рычание, он медленно отклоняется назад, по сантиметру из меня, режет меня этим плавным движением, истязает, пальцами зарывается в мои волосы.

Я на ниточке над пропастью балансирую.

- Илья, - зову.

И он врезается, тем же спринтом, которым я сюда неслась, таранит меня, с силой бьется в меня бедрами, с влажным шлепком вколачивает меня в забор.

- Представила? - он тянет меня за хвост, на кулак его наматывает, ладонью давит спину между лопатками, и толкается в меня, быстрее и быстрее.

Цепляюсь в забор, чувствую его член, я над землей лечу, рассекая воздух, глотаю стоны, он мне душу из тела выбить хочет, визжу, а он врезается, плотно, туго, как в последний раз, и после этого безумия ничего не для него не будет, я за руку отведу его на плаху.

Глава 38

ИЛЬЯ

Отпиваю кофе, сажусь за стол.

За окном уже светло, мимо проезжают машины, шелестят шины по гравиевой дорожке.

- Черт, уснул под утро только, буду теперь помятый весь день, - говорит Никита, переступает порог. По кухне шагает к кофемашине, в сушке ищет чашку. - Ты давно проснулся?

- Нет, - делаю горький глоток.

- А Ира уже и на пробежке была, - он громко зевает. - Совсем мозгов нет. Вчера с лестницы навернулась. Явилась щас как после олимпийский игр, с медалью за первое место по легкой атлетике.

Пью кофе, смотрю ему спину.

Он ничего не подозревает, болтает со мной, из хлеба делает румяные тосты.

А я себе даже ответить не могу, что случилось в парке. Наваждение, аффект, приступ похоти, слабость, или как это назвать, когда против желания ты раб, видишь цель и без тормозов таранишь