Время больших побед - Борис Царегородцев

– Вот она более подходит для вооружения нашей армии, хотя тоже не впечатляет размерами. Даже первые немецкие ракеты имеют солидный размер, и, глядя на них, начинаешь проникаться уважением.

– Зато наша летит почти в два раза дальше, и с обычной боеголовкой мы не уступаем, а если спецбоеприпас на ракете, и говорить нечего. Боеголовка в несколько раз мощнее той, что американцы сбросили на Японию. Эх, – выдохнул я, – теперь эти шахты годны только в качестве грузовых отсеков.

– Почему вы так сказали, товарищ Лазарев? – спросил Берия.

– Так нам нечем их загрузить, нового боекомплекта ракет у нас нет и в ближайшие десять лет такие вряд ли появятся.

– Такие, может, и не появятся в ближайшие время. Но со временем обязательно будут. Сейчас у наших конструкторов что-то похожее уже появляется и даже летает. Да и ваш специалист по ракетам Скворцов в качестве консультанта очень большую помощь оказывает.

Я промолчал. Кроме ракет нужны еще приборы наведения, а на создание приборов и комплектующих для них нашей радиопромышленности надо пройти долгий путь в освоении новых технологий.

Тут меня обрадовал адмирал Кузнецов:

– Товарищ Лазарев, в Архангельск прибыла первая партия новых торпед, построенных на основе предоставленных вами документов и образца самонаводящейся торпеды. Все технические характеристики вам расскажет капитан второго ранга Буров, который принимал непосредственное участие в ее конструировании.

– Это хорошая новость, товарищ адмирал, у нас не осталось ни одной такой торпеды. Хотя мы и обычными торпедами уже научились обходиться. Нам более всего подходит торпеда 53–39. За два похода, в которых мы применяли торпеды 53–38 и 53–39, выпустили их шестнадцать, а потопили лишь один транспорт, два тральщика и подводную лодку, и один тральщик поврежден. Значит, мы потратили на каждый пораженный корабль более трех торпед.

– Отличный результат.

– Да, хороший результат. Но ему способствовала наша БИУС, без нее было бы гораздо скромнее. У американцев есть неплохие автоматы торпедной стрельбы TDC. Вот бы закупить для нашего флота такие, и расход торпед понизится, и боевых побед прибавилось бы.

– Они не хотят поставлять по ленд-лизу, мы уже просили об этом.

– По ленд-лизу, может, и не поставят, а за наличные – возможно. Они за деньги могут всё продать.

– Но и цену тоже могут заломить.

– Тогда надо будет действовать через подставные фирмы. Мы еще вернемся к этому вопросу, как только прибудем в Москву, – пообещал Кузнецов.

Пока я рассказывал об устройстве подлодки, пролетело больше двух часов. На пирсе под руководством старпома и комиссара все уже было готово. Экипаж с орденами и медалями на форменной одежде выстроился перед лодкой и теперь ожидал, когда мы сойдем на пирс. Я заметил, как Петрович подает мне знак готовности. А я что мог сделать, если высокие гости еще не закончили ознакомительную экскурсию по лодке. Сам не мог намекнуть на это обстоятельство Берии, решил действовать через Головко.

– Арсений Григорьевич, – почти шепотом обратился к адмиралу, – там на пирсе все уже готово.

Головко посмотрел на пирс, где, как говорилось, выстроился мой экипаж и стояли в ожидании люди, которые прибыли сюда с высокими гостями. Головко понял меня: мы только что прибыли из двухмесячного похода и нуждаемся в отдыхе, а тут прибыли гости и устроили адмиральский смотр.

Головко также негромко обратился к наркому Кузнецову, а тот уже к Берии.

И вот торжественный момент настал. Весь экипаж выстроен. Здесь присутствовали все: и наши диверсанты, и специалисты, которые были отправлены в Москву и в другие города помочь внедрению в производство новых видов вооружения и приборостроения. Ради такого случая, как присвоение и подъем гвардейского флага на родной подводной лодке, собрали всех на борту (конечно, временно). Командующий Северным флотом Головко, а за ним и начальник штаба Кучеров подошли к строю моряков и остановились точно напротив середины шеренги. Над бухточкой повисла тишина, даже крики чаек на мгновение прекратились. Вице-адмирал Кучеров зачитал указ Верховного главнокомандующего о присвоении подводной лодке К-119 «Морской волк» гвардейского знамени. Как только Кучеров закончил читать, под звуки гимна к лодке направился контр-адмирал Виноградов, неся гвардейский флаг. Меня заранее снабдили текстом присяги, напечатанной на листе серой бумаги.

Я начал зачитывать текст, а мой экипаж повторять.

– Я, сын советского народа, – огласили бухту произносимые экипажем «К-119» слова клятвы гвардейцев, – сегодня, вступая в ряды славной Советской гвардии, получая Знамя, даю торжественную клятву: быть преданным до последнего дыхания, пока стучит сердце, делу великой партии Ленина, разить врагов Родины до полного их уничтожения и торжества нашей победы!

Подводники произносили слова клятвы с чувством глубокой ненависти к врагу.

– Клянусь быть образцово дисциплинированным и бдительным воином! Строго хранить государственную и военную тайну! Беспрекословно выполнять все требования воинских уставов и приказы командиров! Клянусь крепить воинскую дисциплину, постоянно совершенствовать свои военные знания, боевое мастерство и умело применять их в борьбе с врагами Родины! Клянусь!

Я приложил к губам и поцеловал новое гвардейское знамя корабля. После принятия присяги началось награждение личного состава подлодки правительственными наградами, в это число попали и двадцать бывших наших курсантов. Они два месяца выполняли свои обязанности наравне с другими членами экипажа и никаких нареканий не получили за все время похода. (Они стали первой ласточкой, будущего советского атомного подводного флота.) Вначале награждали командный состав подводной лодки. В этой церемонии принимал участие сам Берия. Три моих офицера получили орден Нахимова I степени, семь – II степени. Остальные офицеры и некоторые мичманы – Боевое Красное Знамя. Остальные мичманы и матросы – Красную Звезду и медаль Нахимова, кое-кто – медаль Ушакова. Мой старпом и контр-адмирал Виноградов – орден Ушакова II степени. Нас опять обскакали ребята-диверсанты, еще трое, что ходили со своим командиром по немецким тылам, получили по ордену Ленина, а сам Большаков, кроме «Звезды» Героя, получил орден Ушакова II степени. Меня наградили I степенью, но за ней предстояло лететь в Москву. Туда со мной летят все, представленные к званию Героя, и большинство командиров БЧ, представленных к Нахимову. Кроме того, все командированные возвращались обратно в КБ и НИИ, где трудились на оборону страны. После награждения я, став впереди колонны, под звуки марша повел экипаж на борт подводной лодки. Здесь подводники выстроились для торжественного подъема флага.

– Гвардейский флаг поднять! – скомандовал я, когда недолгие приготовления завершились. Оркестр заиграл Гимн Советского Союза, и по стальной мачте медленно поплыл вверх гвардейский флаг.

После торжеств гости разъехались. Отбыли и подводные диверсанты. Троих забирают в Москву, их переподчинили ОСНАЗу НКВД. Пятерых пока оставляют в подчинении разведки флота. Здесь на севере им, по сути, делать уже нечего. Тут и своих ребят из 181-й отдельной разведгруппы должно хватить с лихвой. Похоже, наши войска дальше реки Тана и фьорда, куда эта река впадает, наступать не намерены, планируя закрепиться на достигнутых рубежах, и это надолго. Ясно, на севере группа Большакова не задержится. Куда их могут перебросить? Думаю, лучше на Черное море, но могут и на Балтику. Теперь это не в моей компетенции, и не будем забивать этим голову, куда пошлют. Куда бы ни послали, там они будут при деле, в котором они больше всего разбираются. В нашем распоряжении остался один Низиньков, и с ним еще четверо местных, которых натаскивали еще в Гремихе. Его тоже переподчинили НКВД, но пока он остается на лодке. Ох, и как он был недоволен, что снова остался на лодке. Вначале он смотрел на меня, как пес на кусок мяса, преданными глазами. Готовый облизать тебе руку, чтобы это мясо получить, а вдруг я сжалюсь и отпущу его с остальными. А когда этот трюк не прошел, потом он смотрел, как матрос смотрит на боцмана, который наградил его нарядом в гальюн. Но впоследствии успокоился, приказ есть приказ, надо, чтобы хоть один знающий оставался на страже лодки. Назавтра запланирован вылет в столицу, с утра в Мурманск, а оттуда самолетом в Москву. Сейчас мне предстояло временно передать все дела Петровичу. Он остается тут за меня. Не знаю, на сколько задержусь в Москве. Ну а если судить по тому, что нашему экипажу предоставили месяц отдыха, то я вполне могу задержаться в Москве на три недели. И что делать три недели в Москве во время войны – не представляю. А то еще случится так, что я больше не вернусь на лодку. Мне могут подобрать и другое занятие. Эту мысль я донес до Петровича, когда передавал дела.