Дитя огня - Юлия Крен

Судя по письменным столам, пергаменту и чернильнице, здесь обычно работали нотариусы. Арвид вспомнил о скриптории Жюмьежского монастыря и печально вздохнул: о том, чтобы сутками переписывать священные тексты, он мог теперь только мечтать, но, как бы там ни было, здесь никто не нарушал его покоя.

Проводя пальцами по пергаменту и собираясь сесть за стол, Арвид вдруг услышал почти нечеловеческий стон, доносившийся из угла комнаты. Юноша попытался разглядеть что-то во тьме. На полу он заметил осколки глиняной кружки, а чуть дальше… очень тонкую руку скорее синего, чем розового цвета.

Бросившись туда, он увидел, что возле осколков, согнувшись, лежит человек. Арвид склонился над ним и перевернул его на спину. Ужас охватил молодого послушника не сразу – сначала в его душе вспыхнула злость на коварную судьбу, которая свела его с Матильдой в одной комнате. Но потом он заметил, что лицо девушки было таким же синим, как и ее рука. В тот же миг его смущение, его попытки забыть о прожитых вместе с ней днях и о собственных тайных желаниях потеряли смысл.

– Боже правый!

Арвид встряхнул Матильду за плечи, но она не очнулась. Он постарался поднять ее, но она безжизненно лежала в его руках. Тогда он ударил ее по щеке.

Девушка вновь застонала, и сквозь этот стон пробилось слово:

– Яд…

Потом она замолчала и закатила глаза, так что видны были только белки. Арвид прильнул к груди Матильды. Ее сердце не билось, а лишь слабо трепетало, как будто душа уже расправила крылья, готовясь к далекому опасному пути в другой мир. Арвид принялся стучать кулаками по грудной клетке девушки: он должен был удержать ее душу во что бы то ни стало.

Юноша знал, что все это бессмысленно, ведь душу невозможно увидеть, услышать, ощутить ее запах и коснуться руками. Но Арвид знал и другое: он не найдет в себе сил жить дальше, если Матильда умрет у него на глазах.

Кто, кроме нее, смог бы заглянуть в глубины его души и найти там больше, чем неприглядное наследие его отца? Кто, кроме нее, смог бы показать ему, что не следует бояться сильных чувств, ведь к ним относятся не только разрушительные, такие как ненависть и гнев, но и согревающая любовь.

Почти три года они скрывались за новым валом, который соорудили после побега. Почти три года они строили планы, готовились в очередной раз добраться до Матильды и страдали от голода. Большинство детей умерли, а выжившие ослабели настолько, что не могли ходить. Покидая укрепление, родители уносили их на спине, и Авуаза была уверена, что по ту сторону вала их ждет то же самое – смерть.

Ее воины охотились и ловили рыбу. Некоторые из них сумели переступить через гордость и собирали в близлежащих лесах ягоды, фрукты и грибы, чем обычно занимались исключительно женщины. Несмотря ни на что, запасы пищи крайне истощились за зиму, и даже если их хватило бы еще месяца на два, Авуаза больше не могла бездействовать. Она решила продвигаться дальше на запад, хотя их на каждом шагу подстерегали враги, а искать союзников было негде. Воины подчинились ей, пусть даже с неохотой и сомнением, как обычно. Вглядываясь в их мрачные лица, Авуаза в который раз убеждалась: своей властью она обязана только тому, что у них не было другого волевого, смелого и сильного предводителя.

Они ехали верхом вдоль побережья. Некогда розовые камни теперь скрывались в желтоватой траве, а волны обрушивались на берег уже не с диким шумом – их гул больше напоминал шепот. Иногда Авуаза ненавидела море, но потом всегда осознавала, что именно море подарило ей мужчину, за мечту которого она так отчаянно боролась. Авуаза почти никогда не произносила его имени, и даже мысли о нем причиняли ей боль, но сейчас она вспоминала о том, как однажды он прибыл сюда на корабле-драконе, чтобы подчинить себе эту землю.

Если бы он знал, что его здесь ждет! Если бы он знал, что она потеряет родину и подвергнется гонениям, повернул бы он обратно, так и не ступив на берег? А если бы он увидел, как она долгие годы безуспешно пытается разыскать Матильду, что произнес бы: упреки или слова сочувствия? Как бы там ни было, Авуаза надеялась, что Аскульф не упустит новую возможность.

Женщина вновь перевела взгляд на волны. В детстве она слышала, что там живет Нехаленния – кельтская богиня моря. О ней рассказывала Эрин – верная подруга, которая была едва ли старше Авуазы, но историй знала намного больше. Эрин до сих пор оставалась ее верной спутницей и одной из немногих женщин в отряде.

Авуаза обернулась, пытаясь увидеть Эрин, которая, опустив голову, ехала в самом конце процессии, не обращая внимания на шепот Нехаленнии. Вот уже много лет Эрин ничего не рассказывала. Авуаза не помнила, когда закончились эти истории: когда в ее жизнь ворвался мужчина с корабля-дракона или через несколько лет, когда она потеряла все, ради чего стоило жить, сохранив лишь желание вернуть это, пусть даже по частям.

Авуаза знала, что, в отличие от подруг детства, которые предали и бросили ее, Эрин оставалась ее верной соратницей, хоть и не одобряла ее планов. Авуаза была благодарна за то, что рядом с ней всегда находился близкий человек, деливший с ней радость и горе – а горя с каждым годом становилось больше, чем радости. И лишь иногда она спрашивала себя, какую пользу Эрин может приносить ей теперь, когда уже не рассказывает историй и этим доказывает, что между прошлым и настоящим зияет огромная пропасть.

С Авуазой поравнялся Деккур. Верхом на лошади он передвигался увереннее, чем пешком, ведь животное видело дорогу и не спотыкалось.

«Как бы все сложилось, – подумала вдруг Авуаза, – если бы во время восстания христиан против их правителей-язычников франки не победили Деккура, не выкололи ему глаза и не оскопили его?» Тогда он, беспомощный, переметнулся на ее сторону. Но если бы он мог видеть и оставался мужчиной, он убил бы ее, а перед этим, возможно, надругался бы над ней. Он никогда не подчинился бы ее власти.

– Возвращается посланник! – объявил Деккур, обладавший более тонким слухом, чем Авуаза.

И действительно, вскоре раздался стук лошадиных копыт. Авуаза остановила своих людей, приняла от посланника письмо, сорвала печать и молча прочитала.

Потом она глубоко вздохнула.

– Новости от Аскульфа? – спросил Деккур.

Брат Даниэль рассмеялся. Очевидно, от него не ускользнуло сомнение в голосе Деккура и его тайная надежда на то, что воин потерпит неудачу. И пусть это перечеркнуло бы его собственные планы, но ему стало бы легче выносить то, что Аскульф был зрячим, обладал мужской силой и к тому же был молод.

– Да, – мрачно ответила Авуаза, – это новость от него.

В душе она ненавидела Деккура не меньше, чем он ее, но он приходился братом мужчине с корабля-дракона, а поскольку она любила этого мужчину как никого другого, Деккур тоже вошел в ее жизнь. Братья вместе выросли в Вестфолле на побережье Осло-фьорда, вместе совершили набег на Бретань, вместе грабили храмы, убивали священников и пили вино, приготовленное для церковных служб. Они посреди ночи выгнали из Нанта епископа Адаларда, который даже не успел набросить на плечи теплую шубу и повесить на шею украшенный драгоценными камнями крест. Из одежды на нем была только ночная рубашка, а по некоторым утверждениям он и вовсе был голым.