Все дороги ведут в Рим - Роман Буревой

Путь до Рима был неблизкий.

«Диктатор Бенит отправил ноту Альбиону в связи с задержанием римских граждан. Он требует освободить воинов Пятого легиона, обманом захваченных в плен». «Мегализийские игры продолжаются. Сегодня назначены три смертельных поединка. Дети на смертельные поединки допускаются только по специальным тессерам».

«Акта диурна», 6-й день до Ид апреля[17]

Если бы Александр хоть на секунду прислушался к голосу разума, то этот голос, пусть и слабенький, пусть едва различимый, обязательно подсказал бы ему, что об удивительной красавице Беренике ему лучше забыть. Но он хотел именно её, хотел с неодолимым желанием избалованного ребёнка, который ко всему яркому требовательно тянет ручонки и вопит: дай! В детстве его то баловали, то усмиряли. И чем старше он становился, тем сильнее были вспышки ярости с его стороны, и не менее яркими – вспышки гнева отца и матери в ответ. Они будто сговорились: сначала – баловать, потом – запрещать. Он пробовал спорить, но лобовым ударом ему никогда не удавалось их одолеть. Тогда Александр стал подличать, юлить, красть вещи и деньги, подделывать векселя и при всяком удобном случае ускользать из дома.

И тут ему встретилась Береника. Со вчерашнего вечера он влюбился в неё по уши и так же сильно возненавидел. Сцены фантастических Венериных забав сменялись в его воображении кровавыми сценами убийства. Он то сам вонзал ей в шею нож, то представлял, как другой – человек без лица и имени, с мощными красными ручищами – всаживал в живот Беренике нож. Инъекция «мечты» сделала эти фантазии реальными. При виде истекающей кровью Береники Александр корчился от смеха. Потом он услышал, что Береника его зовёт. Он выскочил из дома полуодетый, рвался сквозь толпу к своей избраннице. В каждой встречной брюнетке мерещилась ему Береника. Он хватал девушку, пытался обнять… и тут только понимал, что перед ним не она.

Так странствовал он по Риму около часа.

И наконец повстречался с настоящей Береникой. Она шла впереди него в серебристой обтягивающей очень короткой тунике и сандалетках, сплетённых из серебряных ремешков. Он узнал её фигуру, её походку. Её чёрные волосы, сияющие в лучах летнего солнца.

– Береника!

Она даже не оглянулась. Александр догнал её и схватил за руку.

Только теперь она соизволила повернуть голову.

– А, это ты…

Улыбка была прохладной. Но все же – улыбка. Он рад был и этому. Он мог себя уверить, что улыбка настоящая. Он держал её за руку и не отпускал. Его ладони потели. Пот обжигал её кожу, она пыталась выдернуть ладонь, но Александр не отпускал. Улыбка превратилась в гримасу отвращения – он не замечал. Он чувствовал, что у него эрекция от одного прикосновения к ней.

– Отпусти руку! – потребовала она, сдвигая брови.

Он рассмеялся: что он, идиот, чтобы отпустить её? Он силён. А сильные захватывают добычу. Береника – его добыча.

– Ты – моя добыча, – захохотал он.

– Я – добыча?

И тут кто-то схватил Александра за шею сзади так, что перед глазами потемнело. Невольно он разжал пальцы. Звуки отдалились, будто ватой заткнули уши. Ноги подкосились. Александр медленно опустился на мостовую. В следующую секунду все прошло. Несколько любопытных таращились на него. Какая-то девчонка тыкала в него пальцем и хихикала. Береники рядом не было.

«Она придёт вечером», – пробормотал Александр, поднимаясь. Он был уверен, что она придёт, должна прийти. Не может не прийти.

Но вечером она не пришла. Александр добыл и вино, и сигареты. И «мечту» – как же без «мечты», если он ждёт Беренику. И матери, слава богам, не было дома. Но Береника не пришла. Он ждал её и ждал, И все – без толку. Пил в одиночестве. Она бросила его. Дрянь! Он хотел её… Дрянь! Мразь… он убьёт её, если увидит. Александр зарычал и грохнул кулаком в стену.

– Прекрати! – Сервилия явилась на пороге. Значит, вернулась. Она всегда возвращается. Вновь и вновь. И в самую неподходящую минуту. Нерон убил свою мать. Наверное, та была точно такой же – преследовала, словно лемур, которому не дали бобов, и поучала, поучала.

– Пошла вон! – заорал Александр. – Вон!

Глаза его налились кровью.

Сервилия отступила.

– Это глупо, – выдержки ей было не занимать. – Возьми себя в руки.

– Не могу! – Александр захохотал. – Да и не хочу! – Зачем все время брать себя в руки, сдерживать, насиловать, смирять?

– Твои выходки плохо кончатся! – Она смотрела на него холодно, как на чужого.

– А мне плевать! Мне на все плевать! И на тебя плевать! И на себя!

– Кусок дерьма, – выдохнула она и вышла.

Он не понял. То есть в первую секунду думал, что ослышался, что она пошутила. Грубо пошутила, но… Александр вновь заорал, швырнул в стену бутылку.

– Дрянь! Сука!

Он давился ругательствами, внутри все вдруг стало колом – будто мир раскололся и кусок застрял в горле.

Он кинулся на кровать и принялся рвать зубами и грызть простыни. Потом схватил порошок, трубочкой втянул в ноздрю. Почему-то не подействовало. Не стало ни легче, ни веселее, только в мозг кто-то воткнул раскалённую иглу. Почему всё так мерзко? Пятна вина на стенах, отбитые косы статуй, прожжённые дыры на ковре, грязные чашки на изрезанной ножами столешнице. Это его комната. Его мир. Раньше он не видел так отчётливо, как этот мир мерзок. Как мерзок сам человек, блюющий, потеющий, исторгающий потоки мочи и горы фекалий, трусливый, обезьяноподобный, ради благосклонности того, кто сильнее1 , готовый пожирать собственные и чужие фекалии. Александр разорвал второй пакетик с порошком.

Тело начало плавиться. Он посмотрел на свои руки и увидел густой клей, стекающий с пальцев. Нет, это сами пальцы текли, вот их уже нет, и нет запястий. И мягкое тепло добежало до локтей, расплавило их и устремилось к плечам. Ног тоже не стало, колени расплылись двумя горячими лужицами. В животе – странный жар. Приятный и одновременно злой, требующий немедленной и острой »ищи. Александр весь горел, и мир вокруг него был таким же горячим. Они согревали друг друга, как любовники в постели, и дарили друг другу наслаждение. Александр Великий – он наконец им стал. Наконец! Александр был счастлив. Его ожидало вечное блаженство. Оно вылупилось огромным матово-белым яйцом, оно занимало полнеба и все росло и росло. Надо только разбить скорлупу и пробраться внутрь. И потом будешь целую вечность питаться золотым неиссякающим тёплым желтком.

Но яйцо вдруг раскололось и ухнуло вниз. Все залил белый слепящий свет. Свет был мягкий, как вата, и чей-то голос, далёкий и приятный, баюкал и шептал невнятное. Из белой ваты высунулась голова Береники и улыбнулась ему плотоядно. И он потянулся к алым усмехающимся губам…