Разрушенная судьба. История мира глазами мусульман - Тамим Ансари

Поскольку важнейшее значение для оценки хадиса имеет его аутентичность, наука о проверке подлинности хадисов со временем развилась в строгую дисциплину. В основе ее – определение цепи передачи предания и оценка надежности каждого ее звена. Хадис заслуживает доверия, если достойны доверия люди, которые его передали. Цепочка должна восходить к кому-либо, кто знал Пророка лично. Лишь тогда переданный хадис можно принимать всерьез. В идеале он должен восходить к кому-либо из близких друзей Мухаммеда, и чем ближе друг, тем надежнее хадис. Кроме того, каждый следующий человек в цепочке должен иметь непогрешимую репутацию, отличаться благочестием, честностью и ученостью.

Рассказывают, что великий ученый Бухари изучал однажды цепочку передачи одного хадиса. Первое звено он нашел вполне надежным, второй человек тоже прошел проверку; но, придя побеседовать с третьим человеком в цепочке, Бухари увидел, что тот бьет лошадь. На том дело и кончилось. Слову человека, который жесток с животными, доверять нельзя – значит, и от этого хадиса нужно отказаться.

Короче говоря, чтобы проверить надежность людей, передавших хадис, ученому нужно очень много знать о них самих и об их временах. Кроме того, необходимо знать, при каких обстоятельствах был произнесен хадис, чтобы верно понимать его смысл по контексту. Так «наука о хадисах» породила развитую критическую историографию.

Через семьдесят-восемьдесят лет после смерти Мухаммеда ученые в разных концах мусульманского мира начали составлять сборники хадисов, просеянных и организованных по темам; эти сборники функционировали как учебники по исламской доктрине и справочники, с которыми можно было сверяться по всем вопросам исламского образа жизни. Хотите знать, что говорил Пророк Мухаммед о пищевом рационе, или об одежде, или о военном искусстве – посмотрите в одной из таких книг. Началась эта работа в конце эпохи Омейядов, расцвела в эпоху Аббасидов, а новые сборники хадисов появлялись и позже. (Только в прошлом году отдаленный знакомый из Афганистана прислал мне рукопись в надежде, что я переведу ее на английский. Рукопись представляла собой новый сборник хадисов, составленный им самим – через четырнадцать столетий после Мухаммеда.)

Однако, хоть новые собрания хадисов появляются до сих пор, к III столетию п. Х. статус канонических книг получили шесть сборников. Они дополняют Коран и представляют собой второй – после Корана – источник авторитетных сведений о том, что можно и нельзя, до́лжно и не до́лжно делать мусульманам.

Однако легко догадаться, что даже Коран и хадисы, вместе взятые, не могут дать ответ на любой вопрос нашей реальной жизни. Иногда в спорных ситуациях приходится принимать оригинальные решения. Легалистический дух ислама привел мусульман к выводу, что право на такие решения имеют только ученые, от корки до корки изучившие Коран и хадисы и овладевшие «наукой хадисов», то есть искусством проверки их подлинности. Только такие люди могут быть уверены, что их решение не будет противоречить ни одному пункту откровений.

Но даже квалифицированные ученые должны принимать решения, основываясь на киясе, суждении по аналогии – методе, который применял халиф Умар, решая, как наказывать мусульман за пьянство (а также принимая многие другие законы). Вот его суть: встретившись с современной ситуацией, не имеющей прецедентов, ученый должен найти аналогичную ситуацию в классических источниках и принять решение, аналогичное тому, которое приняли тогда. Если же не вполне понятно, как применять кияс, решение должно приниматься посредством иджма, консенсуса общины – иначе говоря, консенсуса признанных ученых-современников. Такой консенсус гарантирует верность истолкования, ибо Пророк Мухаммед сказал однажды: «Моя община никогда не согласится с ошибкой».

Если ученый исчерпал Коран, хадисы, кияс и иджма, а ответа так и не нашел – тогда и только тогда он вправе перейти к последней стадии этической и законодательной мысли, иджтихаду, что означает «свободное независимое мышление с опорой на разум». Этот тип мышления ученые и судьи применяют лишь в тех вопросах, для которых не находится ни прямых ответов из откровения, ни установленных прецедентов.

И с течением столетий даже эти бреши становились всё у́же: ведь стоило прославленному ученому вынести суждение по какому-нибудь вопросу – это суждение тут же превращалось в часть канона. Позднейшим ученым приходилось изучать не только Коран, хадисы и науку об их достоверности, принципы кияса и иджма, но и всё более растущий корпус прецедентов. Лишь досконально изучив всё это, они получали право использовать иджтихад!

Так к концу III столетия п. Х. сложился грандиозный архитектонический кодекс, сложная конструкция из предписаний и запретов, обязательств, рекомендаций и предупреждений, наставлений, правил, наказаний и наград, охватывающих все стороны жизни, от важнейших общественных и политических вопросов до тривиальных мелочей повседневной жизни – рациона, гигиены, сексуальной активности. Этот свод правил получил название шариат. Само это слово, по-видимому, происходит от слова, означающего «дорога» или «путь», и шариат представляет собой нечто большее, чем «исламский закон». Это целостный исламский образ жизни, и его следует не развивать, а открывать, ибо он мыслится цельным и неизменным, как законы природы. Все конкретные законодательные вопросы, над которыми бьются ученые и юристы – не что иное, как дорожные знаки, открывающие «путь к Аллаху», указывающие путнику дорогу сквозь чащу и густые заросли.

Среди суннитов сложились четыре разных версии этого кодекса, а шииты создали пятую, столь же обширную и по духу весьма похожую на суннитские. В деталях эти кодексы различаются; однако сомневаюсь, что и один мусульманин из тысячи сможет назвать хотя бы пять таких деталей.

Четыре юридические школы суннитов названы по именам ученых, придавших им окончательный облик. Так, школу Ханафия основал Абу Ханифа, родом из нынешнего Афганистана (хотя преподавал он в городе Куфа в Ираке), школу Маликия – марокканский юрист Ибн Малик (он работал и преподавал в Медине), школу Шафиия – имам аль-Шафии из Мекки (он в конце концов осел в Египте). Последней образовалась школа Ханбалия, основанная суровым и бескомпромиссным Ахмедом ибн Ханбалом, о котором мы в этой главе еще поговорим.

Эти школы предлагают несколько различные методы рассуждения, и в результате в мелких деталях предлагаемые ими законы различаются; однако со времен Аббасидов все четыре считаются одинаково ортодоксальными – мусульманин может, не впадая в ересь, следовать любой из них. Разработка и применение этого кодекса во всех его версиях сами по себе стали грандиозной общественной задачей, для выполнения которой сложился целый социальный класс ученых, известных как улемы – слово, представляющее собой множественное число от «алим», что означает просто «ученый человек».

Если у вас имелась репутация религиозного ученого – например, если вы были одним из улемов – то вас могли пригласить в администрацию какого-нибудь вакфа. Вы могли набирать себе учеников, основать школу. Могли стать судьей – и не только таким, который разбирает конкретные дела, но и таким, который разрабатывает законы и правила по важным вопросам общественной жизни. В халифате статус ученого вполне мог бы дать вам место человека, к советам которого прислушиваются власть имущие – хоть правительство и уле мы нередко сталкивались лбами и в целом представляли собой различные (и иногда соперничающие) центры власти. Улемы создавали законы, контролировали суды, руководили системой образования, присутствовали во всех социальных институтах ислама. По всему цивилизованному исламскому миру они обладали очень серьезной общественной властью – властью формулировать и направлять суждения общины о тех или иных людях, том или ином поведении. Я подчеркиваю, что это была общественная власть, поскольку в мусульманском обществе, где на первом месте всегда стояла община, социальное давление – сила стыда – было, возможно, важнейшей силой помимо политической власти, действующей через писаные законы, контроль над денежным обращением, монополию на инструменты власти и так далее.