Дело Николя Ле Флока - Жан-Франсуа Паро

— А что я скажу инспектору Бурдо? — наконец спросил Николя.

— Сколько вопросов! То же, что и всем остальным — то есть ничего. У вас нет причин встречаться с ним до отъезда, но если встреча все же состоится, храните гробовое молчание Миссия секретная, приказано молчать. Я сам позабочусь умерить его любопытство, загрузив его работой.

Генерал-лейтенант начал притопывать — то ли от нетерпения, ибо ему надоело отвечать на вопросы, то ли от холода и сырости, постепенно пронизывавшей их, грозя заморозить окончательно.

— Ох, чуть не забыл! Это очень важно.

Порывшись в карманах, Сартин вытащил кошелек из красного бархата с приятно округлыми боками и связку бумаг и все вместе протянул Николя.

— Вот он, главный двигатель войны! Здесь кругленькая сумма в гинеях и луидорах на дорожные нужды. Расходуйте их бережливо и осмотрительно. При первой же возможности обменивайте золото на серебро, чтобы не привлекать к себе внимания. Бумаги — векселя на неограниченную сумму, их можно предъявить в любом банке Англии. Надеюсь, я все предусмотрел, и не оставил вас без средств. Будьте внимательны, если вам удастся склонить Моранда к переговорам, следите, чтобы он не обобрал вас до нитки. Такую хищную птичку стоит только поманить, как она вопьется в вас без всякой жалости и начнет клевать, требуя куски все жирнее и жирнее. Впрочем, пожалуй, я достаточно предостерег вас; вам пора возвращаться в Париж и собирать вещи. Королевская карета ждет вас в Лувре[25]. Не забудьте захватить оружие. До скорого.

Комиссар поспешил на поиски кареты. Задумчиво глядя ему вслед, Сартин медленно помахал рукой, и ветер донес до Николя его последнее напутствие:

— Не доверяйте собственным глазам, зеркалам, открытым дверям и морским просторам. Возвращайтесь к нам, вы нужны королю, и…

Николя был слишком далеко, чтобы услышать последние слова начальника; но ему показалось, что угадал он правильно: «…и мне тоже». Неважно, были ли они произнесены на самом деле, главное, он в них поверил, и эта вера наполнила его радостным возбуждением, ибо он высоко ценил признание Сартина.

Понедельник, 10 января 1774 года

В королевской карете Николя к вечеру беспрепятственно добрался до Парижа; он чувствовал бы себя полностью удовлетворенным, если бы не дурные привычки, по-прежнему преобладавшие при дворе. Привилегированные пользователи служебных королевских карет никогда не стеснялись опорожнять свой мочевой пузырь прямо в кузове и пачкать бархатную обивку. Окунувшись в едкий запах мочи, Николя опустил все стекла и всю дорогу от Версаля до улицы Монмартр, невзирая на холод, ехал с открытыми окнами. Он старался не думать о том, что ждет его впереди, однако при мысли о порученной ему миссии его охватывал бурный восторг. Подобно выпущенному на волю скакуну, он уже видел себя на корабле, плывущем по морским просторам. Чувство безграничной свободы сопровождало его до самого дома Ноблекура, куда он прибыл закоченевший, с бьющимся сердцем и пустым желудком. Обследовав кухню, он нашел глиняное блюдо со свиным рагу; соус, где плавали кусочки свинины, превратился в желе, подернувшееся слоем сала. Побуждаемый воспоминаниями детства, он отрезал длинный ломоть хлеба, намазал его салом, а сверху посыпал крупной морской солью. Справившись с импровизированной закуской, он пошел в наступление на мясо, притаившееся в ароматном трепещущем прибежище; остатки сидра из большой бутыли достойно оросили его трапезу, завершившуюся несколькими ложечками желе из айвы нового урожая.

Насытившись, он отправился собирать чемодан. Он аккуратно сложил запасной фрак, две рубашки, панталоны, пару ботинок с пряжками, пару чулок, томик переводов из «Метаморфоз» Овидия, пузырек с эликсиром из монастыря Карм Дешо (память об отце Грегуаре) и миниатюрный пистолет, крепившийся между крыльями треуголки, полезнейший подарок, сделанный ему некогда Бурдо. Почистил шпагу и смазал жиром сапоги. Наконец он щеткой стряхнул пыль с черного дорожного фрака из добротной шерсти и дорожного плаща. Добавив к приготовленным вещам пару перчаток, он сложил багаж на стул. Чтобы не брать с собой кожаный ремень, он наточил бритвенный прибор и захватил с собой мыло, опасаясь, что в дороге сможет его не найти. Потом он прочел выученную в детстве молитву и, постаравшись выбросить из головы все мысли, лег в кровать и заснул.

Отъезд прошел без особых сантиментов. Он сказал, что отбывает в провинцию дней на десять, и господин де Ноблекур, похоже, все понял. Николя сел в присланную за ним одноколку, и лошадь, подгоняемая ударами кучерского кнута, пустилась рысью. Добравшись до квартала Пале-Руаяль, он почувствовал, как карету его искусно вовлекают в организованное вокруг коловращение экипажей и повозок. Лица возниц показались ему знакомыми; приглядевшись, он узнал агентов, приставов, осведомителей и прочих субъектов, готовых за вознаграждение помогать полиции, а также доверенных лиц его начальника.

Казалось, целая армия полицейских устроила свидание на этих узких и оживленных улочках, чтобы каждую проезжающую карету превратить в карусель, хаотично движущуюся по кругу. Тяжелый экипаж с кузовом, покрытым темным зеленым лаком с золотистым кантом, остановился прямо напротив хрупкой одноколки Николя. Приоткрыв дверцу, худая фигура выскочила из кузова и сделала знак Николя, приглашая его выйти. Взяв чемодан, он не без труда протиснулся наружу, ибо обе карты стояли так близко друг к другу, что полностью распахнуть дверцу не представлялось возможным. Спрыгнув на землю, он обнаружил перед собой переодетого в его костюм Рабуина и подумал, что этот маскарад начинает входить у агента в привычку. Николя втиснулся в берлину с окнами, наполовину задернутыми блестящими шторками. На сиденье лежал конверт, запечатанный печатью с тремя сардинками — гербом Сартина. Надпись на конверте гласила, что «господин Ле Флок должен ознакомиться с содержанием письма, запомнить его, а письмо сжечь при первой же возможности». Он спрятал конверт на груди, во внутренний карман фрака, решив ознакомиться с его содержанием только после того, как покинет город.

Словно по мановению руки невидимого балетмейстера, кареты, перестав толкаться и ездить по кругу, создавая хаос и заторы, тронулись по прямой, движение восстановилось, и кучер, встрепенувшись, щелкнул кнутом над головами упряжки из четырех крепких коней.

Заставу миновали без малейшей задержки: у возницы имелось разрешение на выезд; вдобавок он вез курьерскую почту. Миновав предместья, Николя распечатал письмо. В нем содержалось множество сведений и указаний, в основном касавшихся обычаев и нравов Британского королевства, а также положения английского кабинета, боровшегося против политики, проводимой лично королем Георгом III. Неоднократно подчеркивались нынешние затруднения англичан в Индии, а также упоминалось о продажных директорах Ост-Индской компании, ведущих себя совершенно неподобающим образом. Николя ознакомился с американскими делами, узнал о волнениях среди жителей колоний, а именно жителей Массачусетса, где на торговлю вновь наложили поистине тиранические ограничения. Эти волнения, не обошедшие стороной Парламент, вынесли в первые ряды оппозиции нового лидера, Чарльза Фокса. Кабинет полагал, что хартия колоний не является священной, а потому не может стать препятствием для Англии, пожелавшей установить новые порядки и остановить мятежников. Затем шли несколько портретов и заметок о французах, проживающих в Лондоне. Велев кучеру остановиться возле пустыря, Николя вышел, размял ноги, высек искру и поджег бумаги; когда от них осталась только горстка черного пепла, быстро разметенного холодным зимним ветром, он сел в карету.