Великая степь - Виктор Точинов

Старченко резать спящих не мог.

Щука легонько пнул черпака под ребра. Тот не проснулся. Щука пнул сильно, нетерпеливо — секунды капали.

Поднявшийся черпак тупо моргал глазенками, пока Щука излагал ему нарочито путаное поручение. Мешковатая форма, сапожищи-говнодавы, пилотка велика, топырит уши — видать, и в шестнадцатой части «афганки» тоже со второго года службы полагаются… И конечно, ничегошеньки из задания не понял, стал переспрашивать.

— Бегом, бля! — гаркнул Щука. Сапожищи загрохотали по лестнице. До темноты проходит, мудрила. И ладно, затем и послан.

Время тикало обратным отсчетом. Оставалось перетащиться на другой край крыши — оттуда открывался шикарный вид на Отдел. Нештатная тренога была сварена из толстенных труб. Щука приподнял ее с удобного, широкого конца — на узком, неухватистом пыхтел лейтенант. Тяжелая, зараза. Зря черпака так рано отпустили. «Вернуть, может?» — успел подумать Щука — сапоги все еще гремели железом. Больше Щука не успел ничего.

Неясная тень, уловленная боковым зрением — нагретый металл ствола, втиснутый в висок — голос, щекочущий ухо: ну вот дернись, сука!

А на крышу уже выскакивали, по крыше уже рассыпались — камуфляж, броники, сферы… Направленные в живот стволы. Отдел. Лейтенанту и Щуке с хрустом заломили руки, впечатали лицами в липкий битум крыши. Потом рывком поставили на ноги. Подошел черпак — походка кошачья, шпалер в руке, дурацкая пилотка куда-то делась. И глаза не черпаковские — цепкие, жестокие.

Не пошел никуда, догадался Щука. А по лестнице те грохотали… Лже-черпак опустил глаза и переложил пистолет в левую руку. Щука машинально проследил направление его взгляда. Тот упирался в щегольские, гармошкой, сапожки старшего сержанта — которые «черпак» сегодня старательно чистил, а потом, получив пару раз в рыло, — перечищал.

Удара Щука не увидел. Что-то жесткое, тонкое, казалось, пробило его брюшину и вошло внутрь, и оказалось раскаленным добела, и внутренности вспыхнули выворачивающим наизнанку пламенем. Обезумевшие от боли мышцы пытались согнуть Щуку пополам, но держали его крепко — он сблевал стоя, выпрямленный, с заломленными назад руками. Жижа подозрительно красноватого цвета стекала с х/б и капала вниз.

Прямо на сверкающие сапоги.

17.21. Коммутатор.

Прибрать к рукам телефонную связь в Девятке представлялось «орлятам» задачей простой и легкой.

Через два дня на третий (в день мятежа — тоже) сменой телефонисток руководила жена капитана Рустамбаева, несущая службу по контракту в чине ефрейтора. Рустамбаев, подвизавшийся в продовольственном ведомстве Радкевича, имел обыкновение заезжать к ней после службы. А в последнее время появилась у него и другая привычка — привозил с собой и отоваривал на коммутаторе продукты по удивительно смешным ценам. То мешок сахарного песку, то коробку сгущенки — и все без карточек. Телефонистки моментом привезенное расхватывали и завидовали сумевшей хорошо устроиться Розе — жене капитана. Охрана коммутатора привыкла, пропускала.

Сегодня капитан, похоже, превзошел сам себя — зашел в коммутатор налегке, но следом три здоровенных лба тащили, низко согнувшись, немалый ящик. Судя по надписи — с развесным шоколадом, ставшим ныне большим дефицитом Рустамбаев махнул рукой скучающим внизу охранникам: со мной. Охранники не возражали, размеры и вес ящика оставляли и им надежду поживиться по дешевке сладеньким…

Надежда оказалась тщетной. На дне ящика, отнюдь не такого тяжелого, как представлялось по согнутым спинам носильщиков, лежал не шоколад. Четыре автомата с боезапасом и гранаты. Впрочем, надеждам и планам владельцев оружия тоже не пришлось воплотиться в жизнь. Сидя на вращающихся стульчиках, вошедших ждали не телефонистки — парни из Отдела с оружием наизготовку. А за пультом начальницы смены вместо Розы Рустамбаевой возвышалась плечистая фигура мичмана Российского Военно-Морского Флота Ткачика.

— Заходите, — радушно приветствовал он пришельцев. — А то мы уж заждались. Что там у вас? Шоколад? Сейчас чайку поставим…

17.00— 17.30. Гауптвахта.

Здесь тщательно просчитанная Гамаюном процедура бескровного разоружения мятежников не сработала. Да и не могла сработать.

Все пошло не так еще до начала выступления «орлят». В 17.00 прибыл майор Стасов — заместитель начальника недавно созданной службы оперативного реагирования (не подчинявшаяся ни Гамаюну, ни Сирину, служба по сути стала личной гвардией Таманцева). Прибыл с приказом генерала сменить Васю Скоробогатова, поджидавшего прибытия «орлят». Васе немедленно предписывалось прибыть в штаб, оставив своих ребят в распоряжении Стасова. Таманцев по телефону приказ подтвердил. Причем лично. Тон и голос ничего хорошего в случае неисполнения или промедления не сулили.

Скоробогатов попытался срочно связаться с Гамаюном — безуспешно. Пришлось исполнять приказ вышестоящего начальства, понадеявшись, что Лягушонок не позволит Стасову провалить хорошо продуманную операцию.

Как и многие надежды сегодня, эта тоже не сбылась. Первым делом Стасов отозвал Лягушонка в сторону и в подробностях расписал новую партитуру. Лягушонок слушал, недоверчиво хмурясь. Потом все понял, кивнул, улыбнулся хищно. Излишком гуманизма к врагам, пусть даже бывшим вчера друзьями, Лягушонок не страдал.

17.31. Гауптвахта.

Подъехали две машины — «уазик» и ГАЗ-фургон. Офицер в сопровождении пяти автоматчиков уверенно прошел к дежурному, уверенно протянул приказ за подписью Таманцева. Список из семи арестованных — их надлежало немедленно представить в штаб, пред светлы очи расширенного заседания.

Дежурный изучал бумагу дотошно, подозрительно рассматривал печать и подпись. Офицер (подполковник Боровец, битый волк, за плечами Афган, два ранения и контузия) ждал спокойно, даже чуть лениво. Автоматчики за дверьми дежурки переминались с ноги на ногу. Приказ сомнений не вызывал. Хотя мастеров по изготовлению очень похожих на настоящие бумажек у «орлят» не водилось, но оснащенный сканером компьютер нашелся.

— Забирайте, — решился дежурный. — Но я позвоню генералу, служба есть служба…

— Звони. Но приказ срочный, — равнодушно сказал Боровец. А как еще говорить с трупом? Если на коммутаторе что-то не сложилось, жить дежурному осталось несколько секунд.

— Ч-черт… — дежурный потряс аппарат, подул зачем-то в трубку. — Опять связь накрылась… Ладно, выводите пока, я с другого телефона попробую…

— Попробуй, — сказал Боровец, дозволяя мертвецу пожить.

Аппарат был исправен, лишь отключен от линии, тоже вполне работоспособной — дежурный бутафорил.

…Тринадцать человек — шестерка Боровца и семеро арестованных — почти пересекла двор гауптвахты, почти дошла до машин (не зная, что оставленного в фургоне резерва уже там нет, а есть совсем другие люди). До машин оставалось три десятка шагов, когда ожил динамик: «Стой! Бросай оружие! Лицом в землю!»