В воздушных боях. Балтийское небо - Анатолий Лашкевич

— 15-й, слева выше нас пара противника…

— 16-й, противника вижу!

Многие летчики с помощью радиомехаников перенесли ларингофоны с шеи на щечки шлемофона — ларингофоны, одетые на шею, мешали крутить толовой.

В начале войны радиосвязь на истребителях по существу только развивалась, часто с трудом. Часть летного состава пренебрегала работой на радиостанции, ссылаясь на помехи в радиоприеме. Их причинами были помехи от самолетных электрических агрегатов, особенно от зажигания и нарушения экранировки самолета. Но в 1942 г. произошел коренной перелом по использованию радиосвязи на истребителях. Было запрещено вылетать на боевое задание без устойчивой радиосвязи. Летчикам вменялось в обязанности регулярное бритье, так как отросшая щетина, касаясь ларингофонов, создавала помехи при радиопередаче. Вскоре по инициативе начальника связи полка старшего лейтенанта Дронина тумблер включения и выключения радиостанции, расположенный на общем щитке, был заменен кнопкой на секторе газа. Это давало возможность удобно и оперативно использовать радиостанцию. Благодаря добросовестной работе наших радистов радиосвязь многим летчикам спасла жизнь в трудную минуту воздушного боя.

Горящий после атаки Ил-2 транспорт

Вернувшись из Ленинграда в полк, я по-прежнему летал с Хорунжим ведомым, хотя теперь мы оба были командирами звеньев. Молодые летчики только что пришли и еще не были подготовлены для боевой работы.

Рано утром мы слетали на сопровождение штурмовиков: ходили в район острова Большой Тютерс. Второй вылет нам приказали идти на разведку по маршруту Борки — остров Гогланд — острова Большой и Малый Тютерсы и обратно. Цель разведки: обнаружение кораблей противника. Отличная погода с прекрасной видимостью давала возможность издалека обнаруживать надводные цели.

Мы шли по середине Финского залива. Слева берег занят немцами, правый у финнов. Пройдя острова Сескар и Лавенсаари, мы надели кислородные маски, хотя они мешали осмотрительности. Настроение было хорошее. Когда остался позади остров Лавенсаари, я еще раз осмотрелся кругом и увидел сзади и ниже нас примерно на 1000 метров идущую нашим курсом шестерку ФВ-190. Я тут же передал по радио Хорунжему о противнике. Немцы нас видят и идут за нами с набором высоты — и мы продолжаем набор высоты. Впереди показались острова Гогланд и Тютерсы. Расстояние между нами и немцами сокращается. С левым разворотом мы проходим острова: Петя ведет разведку, я смотрю за воздухом. На развороте немцы с нами сравнялись, но еще были ниже на 800 метров. Закончив разведку, Хорунжий доложил на КП полка данные разведки. С небольшим снижением за счет высоты мы разгоняем скорость и идем к дому, а немцы преследуют нас. И вдруг между Большим Тютерсом и Лавенсаари Хорунжий передает мне по радио:

— Толя! У меня затяжелился винт, перешел на большой шаг!

При утечке масла из регулятора шага винта винт самопроизвольно переходит на большой шаг. Это как раз и случилось на моторе у Хорунжего. Теперь Петя вести бой не может. По радио он передал мне:

— Будем садиться на Лавенсаари, прикрой мою посадку!

Со снижением, на большой скорости мы подошли к острову. Сделав небольшой маневр, он выпустил шасси, но в момент приземления Хорунжего немецкая шестерка появилась над островом. Прикрыв посадку друга, я остался один на высоте 100 метров, смотрю за воздухом. Одному драться против шестерых трудно! Смотрю: одна пара стремительно пошла на меня в атаку, но когда им можно было вести по мне огонь, я резко сделал отворот со скольжением в сторону. Вижу, как очередь прошла мимо. Зенитчики открыли по немцам заградительную стрельбу, а я решил садиться. Вышел на последнюю прямую, выпустил шасси, планирую. У нас на «пятачке» к таким посадкам привыкли. Перед самой землей, на высоте 10 метров я выпускаю щитки — и в самый выпуск щитков со старта взвилась красная ракета, «посадка запрещена!» Возможно, стартер решил, что я сажусь без щитков — забыл их выпустить. Я даю газ и ухожу на второй круг, но теперь мое положение — хуже и не придумаешь: выпущенные шасси и щитки, малая высота и скорость. Первым делом убираю шасси. Щитки на этой высоте убирать нельзя — большая просадка самолета, можно удариться об землю. Скорость нарастает медленно, хотя газ дан до упора. Вот я нахожусь над серединой острова, а сам смотрю за противником. По-прежнему та же пара атакует меня; четверка прикрывает атакующую пару. Момент настал, а это видно, — и я резким скольжением ухожу в сторону. Снова трасса огня прошла мимо. Смотрю на высотомер, ведь мне нужно хотя бы метров 30–40, и щитки будут убраны. Ставлю кран уборки щитков на «убрано». С уборкой щитков самолет резко провалился и при полных оборотах мотора резко пошел вверх. Теперь меня не так просто сбить — буду крутиться. Заложив крутой вираж, смотрю за противником, по разрывам зенитных снарядов определяю, где они находятся. Виражами, под прикрытием зенитного огня, приближаюсь к четвертому развороту, жду момент, когда можно уйти на посадку. Неугомонный «фриц» предпринял еще одну попытку разделаться со мной. Им бы надо было меня атаковать двумя парами, и тогда они наверняка бы сбили меня, а от одной пары я постараюсь открутиться. И опять резкий отворот, и все мимо! Выбрав удобный момент, когда немцы были далеко от меня, я снизился и на расстоянии от полосы примерно в 70 метров выпустил шасси. Идя змейкой, я смотрю за парой, заходящей в атаку по моей машине. Теперь немец начал стрельбу издалека. Опять применяю скольжение. Вот когда я вспомнил слова Константина Ковалева о применении скольжения в бою! Немцы, не добившись успеха, прошли в стороне. Перед самой землей выпускаю щитки — и мой самолет на земле.

После посадки меня вызвали на КП полка, там был заместитель Командующего ВВС КБФ полковник Г. Дзюба.

— Товарищ полковник! Младший лейтенант командир звена 13-го истребительного полка по вашему приказанию прибыл!

— Почему вы не сели? — спросил полковник.

— Красная ракета — приказ ухода на второй круг! — ответил я.

— Ведь ракету-то вам дал солдат, который ничего не смыслит в обстановке.

Немного пожурив по-отечески, полковник нашел мои действия в полете правильными.

Было обеденное время, и мы с Петром направились в столовую. В ней оказалось много знакомых, которые были свидетелями только что прошедшего боя.

— Это тебя, Толик, прихватили немцы? — спросили ребята, знавшие меня еще по 1-му ЗАП.

В это время в зал вошла официантка (на ее подносе были две «наркомовские нормы»), и громко спросила:

— Кто тут летчики, только что приземлившиеся?

— Мы тут! — ответил Хорунжий.

— Это вам от полковника Дзюбы! — сказала официантка.

Наркомовскую норму мы принимали только в ужин, а тут, с ведома начальства, мы получили ее в обед.

Хорунжий остался с неисправной машиной на острове, а мне удалось уговорить командира 3-го Гвардейского полка выпустить меня одного на свой аэродром.