Тень креста - Вячеслав Паутов

Лейвссон подходил под все описания оборотня, представленные преподобным Альбаном. Послушник решил обсудить это своё впечатление со святым отцом, как только представится возможность.

Утренняя молитва превратилась в погребальную службу. Создавалось ощущение, что этим утром в храме Христа и его округе собрался весь Нидарос. Король и королева, окружённые своими людьми, стояли ближе к распятию, вдоль которого были выставлены гробы с телами погибших. Помещение храма было заполнено слугами королевской четы и их охраной. Сами горожане расположились у выхода из храма, а все остальные — на улице, заполнив площадь перед церковью. Король казался крайне озабоченным, потому королева Тира, понимая, что слепому Альбану со всем не справиться, уговорила своего духовника помочь святому отцу с погребением и церковными службами.

Духовника королевы звали Матеусом и был он родом из Полонии. Во время пребывания Тиры в Вендланде, та сблизилась со святым отцом после длительных разговоров о вере и Христе, совместного чтения Писания. К настоящему времени Полония уже три десятка лет находилась под рукой Господа. В стране, на много меньшей Норвегии, уже имелись два епископства — в Гнезно и Познани. Матеус представлял Познанское. И он без всяких возражений уступил главенство в нидаросском храме Христа святому отцу Альбану. Так Ирландец стал епископом.

Служба началась с погребального молебна, с молитвы произнесённой Матеусом Познанским:

— Domine Iesu, dimitte nobis debita nostra, salva nos ab igne inferiori, perduc in caelum omnes animas, praesertimeas, quae misericordiae tuae maxime indigent… — звонким, проникновенным голосом вещал святой отец Матеус.

Все окружающие хором повторяли слова молитвы. Так о милости усопшим молил Господа не только святой отец, а вся нидаросская паства. Женщины не могли сдержать слёз, а мужчины крепились, не позволяя себе горестных вздохов сожаления. Глаза короля Олава были полны ярости, и её огонь Трюггвасону так и не удавалось спрятать ни от кого. Ладони сжаты в кулаки, лицо напряжено, зубы оскалены, как у медведя, готового напасть тот час же. Эти смерти бросали прямой вызов его вере, его власти, его влиянию среди соотечественников и соседей. Королева Тира напротив — выглядела задумчивой, потрясённой и подавленной увиденным. И лишь королевский хольд Атли Сигурдссон смог уловить в её взоре тень удовлетворения.

Затем к молебну приступил святой отец Альбан:

— Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiestcant in pace — слова Альбана были полны веры и надежды на то, что мольбы живых христиан достигнут ушей Господа. Молитва Альбана длилась долго, и каждое слово в ней звучало прощанием с новопреставленными, прощанием с епископом Николасом. Из-за плеча святого отца Альбана Огге хорошо видел королевского хольда, начальника стражи королевы — Квига Чернобородого и градоначальника Гамли Лейвссона. Сванссон один единственный имел возможность наблюдать за лицами этих особ. Квиг что-то настойчиво внушал королеве, нависая над её затылком. Датский королевский посланник Тореборг Стейнссон недовольно морщился — ему не нравилась близость и доверительность отношений безродного Квига с королевой. Лейвссон тоже не оставался безгласным: со своего места Огге не мог слышать слов Гамли, но они могли быть покаянием или словами горячего желания мести. Силуэт Атли постоянно менял своё положение, смещаясь от фигуры короля к фигуре Гамли Лейвссона, губы хольда не смыкались в бесконечной речи, обращённой к власть имущим особам. Хозяин постоялого двора Орм Ульфссон и мастер Хаки, уединившиеся в углу справа от двери, тихими голосами обсуждали свои дальнейшие планы. По мнению Огге выходило так, что даже сейчас не все собравшиеся думали о Боге и принимали его словами молитвы. Даже здесь, в доме Господа, каждый из них продолжал думать и говорить о мирском.

И вот два священнослужителя вместе закончили молебен:

— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen!

Услышав финальную фразу, присутствующие стали истово креститься. Появились городские стражники, и три гроба на их плечах поплыли в сторону церковного кладбища. За всё время существования христианского Нидароса здесь насчитывалось не больше двух десятков могил. Тусклое осеннее солнце не жаловало землю светом, потому и крест над храмом не давал тени, даже, когда зенит был пройден. Три свежие могилы с латинскими крестами взывали к памяти и возмездию. Вскоре храм и площадь перед ним опустели, а у Огге и святого отца Альбана появилось время для откровенного разговора. Его обоюдное желание, наконец, свело священнослужителей вместе.

Будучи младшим, послушник говорил первым — он поделился своими подозрениями и наблюдениями, но Альбан охладил пыл послушника.

— Сын мой, не спрашивай откуда мне это известно, — в полголоса проговорил святой отец. — Слушай внимательно и не перебивай. Ты — мои глаза, ум и руки… От тебя зависит исход этого дела.

И Ирландец поведал Огге о своём открытии, а речь закончил словами:

— А тот, кого подозреваешь ты, поможет нам в разоблачении и поимке оборотня. О своём открытии нельзя сейчас сообщать королевской чете, иначе нидаросский волк минует облаву и уйдет безнаказанным.

В свою очередь Огге поделился с Альбаном своим планом, который, по его словам, вынашивал давно. В ответ Ирландец согласно кивнул и добавил вслух:

— Действуй, Огге. И Господь тебе в помощь!

* * *

Хмурый осенний день продолжался. С появлением в храме святого отца Матеуса, часть забот Огге перешла к нему. А послушник, оказавшись свободным, не снимая рясы, расположился на противоположном конце храмовой площади. У дверей самого храма замерла пятёрка городской стражи — во избежание новых потрясений, градоначальник оставил священнослужителям постоянную охрану.

Соглядатая Огге заметил почти сразу, хотя тот и скрывался умело: объёмный черный плащ скрывал тело и руки, куколь надвинут на глаза — лица не видно, лишь серебряный крест на груди был отчётливо заметен — мутный блеск металла отражал серость окружающей погодной среды.

Женщину с плачущим ребёнком на руках Огге увидел ещё издалека. Маленький рост и худоба крестьянки обращали на себя стороннее внимание. На плечах молодой женщины мешком смотрелся полинявший голубой плащ. Она долго стояла у дверей храма, а потом, наконец, решившись, вошла внутрь. Крестьянка с ребёнком пребывала в церкви совсем недолго, вскоре она вышла наружу, жалуясь и стеная:

— Никто не сможет мне помочь. Никто! Кроме бога моих предков — Одина. Нужно дождаться темноты и пойти к его дубу.

Отчаявшаяся женщина говорила так громко, что слова её слышала вся округа.