Тень креста - Вячеслав Паутов

левую ногу, и снизу нанёс колющий удар в живот градоначальника. Стражники возбуждённо выдохнули, ожидая поражения своего начальника, они были готовы тот час же привести в действие свои копья. Но Гамли вовремя подставил клинок своего меча и отбил-отвёл удар врага в сторону.

— Где моя жена? — бросил Гамли Лейвссон, выполняя ответный выпад по руке оборотня, держащей меч. — Ответь, выродок!

Оборотень, отступив на шаг назад и, тем миновав очень опасный удар противника, вновь нацелившись на шею Гамли, ответил:

— Под твоими ногами, варвар! Ты сейчас топчешь её прах… Проклятие на род твой, и рода всех норманнов… Проклятие всем вам, северяне!

Градоначальник мгновенно сместился в сторону, и клинок оборотня просвистел у его уха.

— Почему? За что? — вновь вопросил Лейвссон. А шрам на его лице побелел настолько, что, даже при скудном факельном освещении, стал виден всем окружающим. Но воин, как мог, старался гасить огонь своей мстительной ярости, мешающей сейчас вести праведный поединок с трезвой и холодной головой. А клинок Гамли в этот раз устремился в голову противника. Молниеносно, точно и неотвратимо, но наткнулся на вовремя выставленную защиту — соскользнул с меча оборотня у самого его лица. Два ветерана вознамерились, во что бы то ни стало, убить — уничтожить друг друга. Оборотню пришлось отступить на шаг, но он успел бросить в лицо градоначальнику:

— Гляди, норманн! Я — свет моего креста. Свет, разящий торгашество и продажность ваших женщин. Ту, самую варварку, ради своего недоноска, продавшую меня — не способного сопротивляться, как мешок сена, как бездушную вещь, таким же, подобным тебе, горластым варварам-норманнам… Да будь вы теперь трижды под рукой Господа, унижения я вам не прощу… Никогда!

Удар меча оборотня был полон демонического неистовства — франк вложил в него всю свою силу и злость, копимую годами — с разворотом и стремительным шагом вперёд он полоснул своим клинком по груди Гамли Лейвссона. И тот осел на колени, левой рукой зажимая рану. Оборотень шагнул вплотную к поверженному врагу, чтобы нанести последний удар — сверху-вниз разрубить Гамли Лейвссона пополам.

Добрый и надёжный английский доспех сослужил градоначальнику хорошую службу — лезвие меча волка-оборотня лишь прорубило на нём длинную серую полосу, змейкой скользнув по телу Гамли — малая кровь выступила наружу, обманув ожидания врага: рана совсем не была смертельной. И в этот миг руки Лейвссона, крепко сжимавшие рукоять меча, ринулись вверх, выплеснув всё, что до этого переполняло душу Гамли — ненависть, ярость, месть за себя и жену, возмездие волку-оборотню за все его жертвы, за истинный свет креста, которому градоначальник оставался по-прежнему верен. Сдавленным голосом Гамли бросил врагу, заранее ощутившему вкус победы:

— Нет, франк, ты — лишь тень священного креста, которой нигде и никогда не будет места. Тень, которую будут презирать все христиане! Всегда и везде! Обрети же покой, заблудшая душа, утерявшая свет веры и реальности… Изыди, порождение Сатаны!

Длинный клинок Гамли пронзил противника насквозь — вошёл в подложечку, а вышел у затылка оборотня, хвалёная датская кольчуга не спасла безумного убийцу от праведного удара — смерть, наконец, нашла свой вход и выход. Зверь в образе человека несколько раз дёрнулся всем телом и уже бездыханным собрался опуститься на землю, но десять копий своими наконечниками подхватили его, а потом вздыбили в предрассветную тьму.

* * *

Предательство и подлая суть ближайшего слуги королевы Тиры стали причиной очередного раздора между венценосными супругами.

— Как можно было не заметить врага и безумного убийцу подле себя? — в запале возмущения выговаривал Олав жене. — Как такое могло случиться при том количестве датчан, охраняющих тебя, Тира? Или мнимый Квиг не был твоим врагом? Так кем же он был для тебя?

Глаза Датчанки загорелись нехорошим огнём, а губу вознамерились дать Трюггвасону злую отповедь, но Тира промолчала, она с большим трудом скрыла свои истинные чувства и мысли. В молчании Датчанка опустила лицо, чтобы Олав не смог прочитать по глазам, всё то, что королева могла бы ему ответить. Тира лишь развернулась и вышла из покоев короля Олава. А тот в бессильной ярости сжал кулаки и прикусил губу.

С тех пор Гамли Лейвссон очень часто стал посещать дуб Одина: приносил полевые цветы, подолгу разговаривал с прахом супруги, рассказывал ей о сыне и его успехах — мальчик рос крепким, здоровым и жизнерадостным. Епископ Альбан много раз предлагал градоначальнику освятить место могилы его жены, а потом перезахоронить её прах на церковном кладбище. Но Гамли не соглашался, каждый раз отвечая одно и то же:

— Она так и не стала христианкой, ваше преосвященство. Пусть её тело покоится здесь, а чистая душа имеет свою свободу. Гудрун была бы против перезахоронения — со старыми богами ей будет покойнее. А Господь определил ей место под древним дубом, противиться же его решению — грех.

Когда Турстейну исполнилось три года, Гамли впервые привёл сына к могиле матери и сказал так:

— Накрепко запомни это место, сын. Здесь лежит та, кто дала тебе жизнь. Сыновья должны знать места пребывания своих матерей на этой земле, даже, когда их нет и не будет рядом. Молись о ней чаще, Турстейн!

Эта встреча отца и сына оказалась последней. С тех пор Турстейн не видел отца никогда, но знал и помнил о нём, как и о безвременно утраченной матери.

В ясный, безоблачный день крест над нидаросским храмом Христа продолжал бросать свою тень на дома и улицы столицы, но живущие в ней норвежцы и их потомки не могли бы назвать её чёрной или зловещей. Всё на свете имеет свою обратную сторону — тень, и в том дар Господень, как два глаза, две руки, две ноги и семь цветов радуги.

__________________________

1. Domine Iesu, dimitte nobis debita nostra, salva nos ab igne inferiori, perduc in caelum omnes animas, praesertim eas, quae misericordiae tuae maxime indigent (лат.) — О, милосердный Иисус! Прости нам наши прегрешения, избавь нас от огня адского, и приведи на небо все души, особенно те, кто больше всего нуждаются в Твоём милосердии.

2. Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiestcant in pace (лат.) — Вечный покой даруй им, Господи, и да сияет им свет вечный. Да почивают (они)