Во власти нарцисса. Как распознать эмоциональное насилие, дать отпор и исцелиться - Жан-Шарль Бушу

приводить доводы, пока в конце концов не принял своего положения. Сказал ей, что понимаю ее, но это нормально — хотеть вернуться к бывшему, который, видимо, знает правильный подход к ней и обладает чем-то, чего у меня нет.

Она тут же сменила риторику. Сказала, что я единственный, кого она любит, и ни капли не сомневается во мне. Казалось, что мы выкарабкались из этого сложного периода. Я узнал в ней женщину, которую полюбил, и был уверен, что мы снова будем счастливы вместе.

Но радовался я недолго. Спустя пару недель я сходил на ужин с друзьями, с которыми занимался в театральном кружке. Она решила, что я был с другой женщиной. Мне снова пришлось расплачиваться за допущенную в прошлом ошибку. Она сказала мне, что между нами все кончено, что наша история чересчур запуталась. Я вернулся домой с дырой в душе, с чувством, будто мне больше незачем жить. И тут она мне позвонила: «Почему ты оставил меня? Ты ведь должен за меня бороться!»

Дальше пошли периоды то волшебства, то безумия с безжалостными придирками ко мне. Я, по мнению Андреа, был эгоистом, хроническим изменщиком и т. д. Я находился в таком сильном напряжении, что не мог здраво мыслить. Мне понадобилось много времени, чтобы понять, что ее упреки не имели отношения ко мне. Ты буквально теряешь рассудок, когда тебя обвиняют в недостатках, которых у тебя нет. Тебе нечего возразить. Хорошенько подумав, я пришел к выводу, что на самом деле упрекает она не меня. Я осознал, что упреки, сделанные мне, были адресованы ее матери и отцу ее дочери. В моем лице она сводила счеты с ними. Однако в то время, оглушенный отчаянием, я этого не понимал. Я понимал все буквально.

Каждый раз атмосфера накалялась все сильнее. Стоило мне пошутить, как она думала, что я смеюсь над ней. Стоило мне уехать на работу пораньше, как она подозревала, что я отправился к любовнице. В конце концов я стал очень осторожен в выражениях и поступках. Тогда она заявила: «Ты ведешь себя неестественно, ты что-то скрываешь…»

В один прекрасный день я взорвался. Со мной случился припадок необыкновенной ярости. Я высказал ей все: что ее упреки в мой адрес — просто не сведенные счеты с другими, застарелые и канувшие в Лету обиды, которые она почему-то бережно хранит. Что без этих упреков обвинить меня не в чем и что без них мы были бы счастливы. Тогда ее поведение снова изменилось. Она впала в своего рода депрессию. Не имея больше поводов для обвинений в мой адрес, она не знала, как избавляться от своих тревог.

Иногда она звонила мне и говорила, что наглоталась таблеток, чтобы покончить с собой, и не знает, кого попросить забрать ее дочь из школы. Она работала фармацевтом и имела в распоряжении все необходимое для исполнения этой угрозы. Тогда я вызывал ей скорую помощь, а она упрекала меня в том, что санитары докучают ей звонками и что я ставлю ее в нелепое положение перед незнакомыми людьми. Помню, как-то я позволил ей смешать меня с грязью и почувствовал такое опустошение, при котором был просто не в состоянии хоть как-то постоять за себя. Она начала делать то, чего, наверное, ожидала от меня: давать мне пощечины. Я хватал ее за руки. Говорил ей: «Прекрати, ты ранишь меня…» Но однажды я решил не сопротивляться. Она разбила мне губу. А потом сказала: «Вот видишь, все из-за тебя…» Сколько бы я ни уверял ее, что знал, что у нее черная полоса, что она закончится и что в тяжелые моменты я хочу быть рядом с ней, поскольку люблю ее, она совершенно не меняла своего отношения ко мне.

Однажды я пришел к ней домой и застал в гостиной ее дочку с подругой, они играли. Я спросил девочку, где мама, и та ответила, что она в своей комнате. Я зашел в комнату и увидел, что Андреа спит, приняв большие дозы снотворного, успокоительного и алкоголя. Я не растерялся. Промыл ей желудок. Приготовил ужин для дочери и уложил ее спать. Всю ночь я держал Андреа в объятиях.

На следующий день, вместо того чтобы отправиться на работу, я повез девочку в школу. Зная, что ее оттуда заберет отец, после работы я с друзьями отправился на театральные курсы. Когда мне было плохо, занятия театром были лучшим средством поднять себе настроение. Я даже думал, что Андреа тоже сможет найти там необходимое ей вдохновение. Но всякий раз, когда я приводил ее на репетиции, все заканчивалось плохо. Казалось, она сопротивлялась моим попыткам решать ее проблемы. Выходные мы провели вместе. Ночью спали в одной кровати.

Во сне мне стало жарко, и я перекатился на край кровати. Почувствовав себя брошенной, она пробормотала: «Видно, снова пора принимать снотворное». Я тут же лег рядом с ней и попросил прощения: «Извини, я не подумал». Она мгновенно заснула, обвив меня руками. Ночь я провел без сна, но мне было приятно осознавать, что она расслабилась, пожалуй благодаря мне.

Думаю, в те выходные в наших отношениях произошли серьезные изменения. Она наконец-то поняла, как сильно я любил ее и что был готов на все, только бы быть с ней.

Следующий месяц стал для нас чуть ли не медовым. Нашему счастью нельзя было не позавидовать. Я часто слышал: «Заметно, что вам хорошо вдвоем» или «Я рад за тебя…» В конце месяца мы вместе с нашими детьми отправились на отдых. Когда мы приехали на место, дочка рассказала Андреа, что незадолго до отъезда отец ударил ее. Эта новость выбила ее из колеи. Вечером мы с детьми немного поссорились. И тут же Андреа обвинила меня в жестокости к ее дочери. Хотя та обожала меня и всегда ко мне льнула. Выводы Андреа были предвзяты, я ее дочку и пальцем не тронул. Обидевшись, я решил прогуляться в надежде, что Андреа остынет и попросит у меня прощения. Но она и не думала извиняться. Наоборот, это я пожалел о своей реакции.

Поздно вечером после прогулки перед сном она опять начала угрожать: «Я снова буду принимать таблетки». Так безжалостно она со мной еще не обходилась. Заботу, любовь и доброту она использовала, чтобы манипулировать мной. Я схватил ее с неистовым гневом, но, к счастью, сумел обуздать его. Разумеется, я еще долго чувствовал стыд и вину оттого, что показал ей ту сторону себя, о которой не подозревал.

Потом она была со мной