Алтарь - Александр Прозоров

Кустарник, равно как и поляна, давно остались позади, сменившись широкой, вытоптанной до глины, серой лентой, а люди все шли и шли, гоня с собой скотину, катя повозки, понукая волов с волокушами, успокаивая детей.

Из похожих друг на друга путников выделялись двое: оба лет тридцати, голубоглазые, с небольшими бородками и русыми, коротко стриженными волосами; оба в куртках, украшенных спереди бронзовыми пластинами; у обоих подолы рубах и сапоги ярко-красного цвета. Они шли налегке — без топоров и луков, без котомок за плечами, — однако с тревогой поглядывали на прочих людей.

— Смотри, брат, — указал один на возвышающийся из камышей камень. — Ну-ка, пойдем.

Путники свернули с дороги, продрались через заросли, чавкая сапогами в тине и ломая хрупкие желтоватые стебли, забрались на валун, поднявшись над кистями камышей на высоту человеческого роста. Впереди открылся бескрайний водный простор, покрытый мелкими гребешками волн.

— Да это же море! — ахнул один. — Гляди, брат. Мы с тобой, похоже, на край земли пришли. Ну что теперь делать станешь?

— Еще посмотреть надобно, — пожал тот плечами. — Болота тут кругом. Земля — либо песок, либо тина. Хлеба не посеять, летом гнус заест. Да еще, поди, по весне море это так разольется, что все деревни посмывает.

— Слушай, Рус, на тебя не угодить! — возмутился первый. — Ты оглянись вокруг! Леса какие богатые, рек и озер не считано. Людей нет никого. За день коли землянку встретишь — и то не всегда повезет. Племена здешние незлобные, ни единого раза не показались.

— Мы же не на день, не на год садиться собираемся, Словен, — покачал головой второй. — А помысли, каково будет, коли откроется, что далее земли лежат еще более ладные и богатые, а мы тут в болоте застряли?

— Люди устали скитаться, Рус, — глядя на тонкую линию горизонта, ответил ему брат. — Пора решать. Пора…

Он развернулся, спрыгнул в грязь, брезгливо стряхнул попавшие на доспех кусочки тины и побрел обратно к берегу.

К сумеркам огромный обоз втянулся на стоянку, заранее подготовленную ушедшими вперед мужчинами. Издалека сотни костров делали берег озера похожим на богатый торговый город, стоящий на оживленном караванном пути. Женщины и дети, уже привыкшие ночевать каждый раз на новом месте, расходились по племенам и родам, снимали с волокуш и развязывали узлы, стелили шкуры и войлочные подстилки, накидывали на плечи теплые плащи, подходя к очагам, на которых уже запекались на толстых бронзовых вертелах целые бараньи и козьи туши, подсаживались к мужьям или братьям, доверчиво прижимаясь к сильным плечам.

Здесь не было различия на своих и чужих — проголодавшийся путник мог подойти к любому огню, срезать себе пару ломтей горячего мяса, приложиться к кувшину с прохладной озерной водой. Кто-то оставался у новых знакомых, кто-то отправлялся дальше искать своих. Хотя в этом огромном лагере, скрепленные единой целью, своими были все.

Князья сидели наравне со всеми — у общего огня, на обычной подстилке, срезая мясо с кабаньей туши и запивая угощение чуть подслащенной медом водой.

— Сеяться этим летом уже поздно, — задумчиво отметил Словен. — Придется до следующего года хлеб поберечь, без лепешек и блинов людей до весны оставить. На озере рыбы запасти нетрудно, да токмо тоже время надобно. Солить ее, коптить. Погреба для припаса копать. Опять же, дома ставить надобно, печи класть. А ну зимы тут суровые? Вымерзнут все.

— Да что ты все зудишь и зудишь! — не выдержав, вскочил Рус. — Ну хочешь — ставь здесь город! Вот прямо здесь и ставь! Ну и ладно, что по весне его половодье унесет, а в жару остатнее топью всосется — ставь! Ты старший, я тебе не указ! Ставь! Я тебе запрещаю, да? За руки хватаю?!

— Нет, не хватаешь, — тихо ответил Словен. — Ты тоже прав, на болоте жить нельзя. Чай, не криксы мы ночные, не водяные мокрые. Да токмо где оно, место сухое? Сапоги не стопчем, ищущи?

— И что делать? Ты чего предлагаешь?

— Ничего, брат. Я думаю.

— А про себя ты думать не можешь?

— Не могу, брат. Я хочу знать твое мнение.

— Какое мнение? — уселся обратно Рус и запихнул в рот уже давно отрезанный, но так и не съеденный шмат мяса, наскоро прожевал, проглотил. — Ты согласен, что нельзя на болоте город ставить? Согласен. Здесь болото? Болото. Так о чем говорить?!

— Озеро большое, наверняка рыбное. Леса в достатке. Можно ладьи строить, снасти ставить. На первое время всяко голодными не останемся.

— Брат, — тихо зарычал Рус. — Ты себя-то сам слушаешь? Чав-чав. Мокро. Хлипко. Болото.

— Да я ничего, — проговорил Словен. — Я так, думаю.

— Думай, — кивнул Рус. — Но только мне ничего не сказывай. Меня нет. Я сплю. Ночь, сплю. Все…

И он действительно отвалился на спину, прикрывшись черным шерстяным плащом.

— А ведь здесь, сколько помню, равнина вокруг, — почесал кончик носа князь. — Округ озера, наверно, везде подтоплено, подхода хорошего нет. Прошлого дня, помнится, мы мимо реки полноводной шли. Что, если к ней вернуться? Берега там, конечно, низкие, но не топь. До озера половина поприща,[16]под парусом не расстояние вовсе. И угодья рыбные рядом будут, и гнус донимать не станет, и крепость не утонет.

— А красивая река была, просто жуть, — сел на подстилке Рус. — Красивая, как твоя жена, правда? Жена у тебя, брат, красавица. А давай, брат, именем ее реку назовем. Шелонь… Разве плохо?

— Да, в общем, хорошо, — усмехнулся Словен.

— Так и назовем, — ободрился Рус. — Назовем, брат. Река сия отныне Шелонь именоваться станет. А теперь во-он туда взгляни. Повозку крытую видишь? Там твоя жена-красавица по тебе скучает. Так ты иди и весть эту радостную ей и молви. Но только ей, а не мне, очень тебя прошу. Не говори мне больше ничего, брат. Хотя бы до утра, ладно?

* * *

— Княже… Княже… Княже…

— М-м… — сонно перевернулся на спину Рус, чуть стянул плащ, открывая лицо, покосился на охотника. — Тебе чего?

— Брат твой где, княже? С утра ищем.

— А щас что? — Рус зевнул и посмотрел по сторонам.

Над стоянкой стлался по земле густой влажный туман. Белое небо давало достаточно света, чтобы можно было различить лицо близкого собеседника, угли в кострище, кости на вертеле, однако солнце еще не поднялось, и говорить про утро было несколько рановато.

— Так чего тебе, Скилур? — недовольно сморщился князь и передернул плечами.

— Брата твоего найти не можем.

— Так он в повозку утром уходил, к жене своей.

— Нету, княже. Заглядывали.

— Куда же его тогда понесло? — Рус выпрямился во весь рост, огляделся по сторонам, потом негромко позвал: — Бра-ат…

По ту сторону кострища зашевелилась волчья шкура, выглянуло заспанное лицо.