История твоей жизни - Тед Чан

И вот наконец настало время, когда ученые на всех Зеркалах приступили к извлечению из гептаподов терминологии по элементарной математике и физике. Лингвисты и физики работали попарно: один общался (если это можно было назвать общением), другой осмысливал полученную информацию. Физики показали мне и моим коллегам уже существующие системы коммуникации с инопланетным разумом; в основе этих систем лежала математика, изначально они предназначались для радиотелескопов. Мы переработали их применительно к непосредственному речевому общению с чужаками.

С арифметикой мы добились полного успеха, но дело сразу застопорилось, как только мы перешли к алгебре и геометрии. В конце концов мы попробовали заменить ортогональную систему координат сферической, полагая, что та покажется гептаподам более естественной, учитывая их анатомию; но и этот подход оказался ничуть не более плодотворным. Все это выглядело так, словно чужаки просто не могут понять, чего же мы от них хотим.

Беседы о физических материях тоже шли ни шатко ни валко. Только с самыми конкретными понятиями вроде химических элементов не возникло особых затруднений; после нескольких попыток представить периодическую таблицу Менделеева гептаподы усвоили ее идею. Но если речь заходила о более абстрактных идеях, с таким же успехом можно было пересказывать им детские считалки.

Мы попытались продемонстрировать гептаподам основные понятия физики — массу и ускорение, чтобы получить от них соответствующие термины, но чужаки неизменно отвечали стандартной просьбой об уточнении. Предположив возможность ошибок восприятия, связанных, например, со средой обитания, мы дополнили демонстрацию физических опытов штриховыми рисунками, фотоснимками и анимационными видеороликами. Без всякой пользы. День за днем не приносил никакого прогресса, счет уже пошел на недели, и физики начали впадать в уныние.

Лингвисты, напротив, уверенно продвигались вперед. Мы достигли значительных успехов в дешифровке грамматики разговорного Гептапода А. Она не совпадала со структурными моделями человеческих языков, как мы и ожидали: совершенно свободный порядок слов, засилье многоуровневых рамочных конструкций, когда одно придаточное предложение вставляется в другое, как матрешка; человеческий мозг обычно теряет нить разговора уже на второй-третьей вставной конструкции. В условных высказываниях нет специфического соотношения глагольных форм главного и придаточного предложений, а ведь для человеческих языков это один из универсальных законов. Непривычно, даже странно; но вполне доступно пониманию специалиста.

Гораздо более интересными оказались новооткрытые морфологические и грамматические процессы Гептапода Б, разворачивающиеся в двух измерениях. В зависимости от типа семаграммы ее варианты выражались изменениями либо кривизны определенного штриха, либо его толщины, либо волнистости; а также варьированием относительной величины двух радикалов и/или их относительного удаления от третьего радикала, либо изменением их ориентации; а также различными другими способами. Это были супрасегментные[20]графемы, которые нельзя изолировать от всей остальной семаграммы. Не являлись они также и характеристиками каллиграфического стиля, как это бывает в человеческих языках, поскольку их значение однозначно определялось логически последовательной и недвусмысленной грамматикой.

Мы регулярно спрашивали у гептаподов, зачем они к нам прилетели. И каждый раз чужаки отвечали «посмотреть» или «наблюдать». Действительно, временами они предпочитали молча наблюдать за нами, игнорируя наши вопросы. Возможно, они были учеными. Или туристами. Согласно инструкции Госдепа, всем нам вменялось в обязанность давать пришельцам как можно меньше информации о человечестве, однако следовать этой инструкции не составляло труда: гептаподы ни о чем не спрашивали. Кем бы ни были чужаки на самом деле, они представляли собой чудовищно нелюбопытную компанию.

Я помню, что однажды мы поедем в торговый центр, чтобы купить тебе новые наряды. Тебе тогда будет тринадцать лет. Ты развалишься на сиденье машины, как малое дитя, но в следующий момент, пружинно выпрямившись, откинешь прядь со лба с хорошо рассчитанной небрежностью, скопированной у знаменитых топ-моделей.

Пока я буду парковать машину, ты деловито снабдишь меня инструкциями.

— Ну ладно, мама, дай мне какую-нибудь кредитную карточку, и мы встретимся у входа через два часа.

— И не надейся, — расхохочусь я. — Все мои кредитные карты останутся при мне.

Твое лицо запылает благородным негодованием. Мы выйдем из машины, и я решительно зашагаю к главному входу. Убедившись, что я и впрямь не намерена уступать, ты мгновенно пересмотришь свои планы.

— Ну хорошо, мама, хорошо. Ты можешь пойти со мной, но только на несколько шагов позади, чтобы никто не подумал, что мы вместе. Если я увижу своих друзей, то остановлюсь поболтать, а ты иди дальше, ладно? Я потом тебя догоню.

Я замру как вкопанная.

— Прошу прощения? Кажется, я тебе не прислуга и не какой-нибудь родственник-мутант, которого ты стыдишься.

— Но мама! Я не могу допустить, чтобы кто-то увидел меня с тобой.

— О чем ты говоришь? Я уже знакома со всеми твоими друзьями, они бывали в нашем доме.

— Но это же совсем другое дело! — скажешь ты, поражаясь, что мне надо объяснять подобные вещи. — Это дом, а тут магазин.

— В самом деле?

И тогда ты взорвешься.

— Тебе совершенно наплевать на меня! Ты и мизинцем не пошевельнешь, чтобы я чувствовала себя счастливой!

А ведь еще совсем недавно ты обожала ходить со мной за покупками, и меня всегда будет изумлять, как быстро ты вырастаешь из одной фазы, чтобы войти в другую. Жить рядом с тобой — все равно, что стрелять по движущейся мишени: ты всегда будешь дальше, чем я ожидала.

Я посмотрела на предложение, которое только что написала на Гептаподе Б обычной шариковой ручкой на обычной бумаге. Оно выглядело каким-то бесформенным, как и все предыдущие опусы моего производства, словно по его ажурной решетке сначала шарахнули кувалдой, а после безыскусно сложили вместе разлетевшиеся куски. У меня на столе накопилась уже целая стопка бумажных листов, испещренных неэлегантными семаграммами, слегка трепещущая под вентиляторной струей.

Было очень странно учить язык, не имеющий устной формы. Вместо того чтобы практиковаться в произношении, мне приходилось закрывать глаза и пытаться нарисовать семаграммы на внутренней стороне век.

В дверь постучали, и сияющий Гэри влетел в кабинет, прежде чем я успела ответить.

— Иллинойс получил подтверждение по физике!

— Да что ты?! Замечательно. Когда это случилось?

— Несколько часов назад. Я только что узнал об этом на видеоконференции. Давай я тебе покажу?

— Можешь стереть с доски, это уже не нужно.