Балаган, или Конец одиночеству - Курт Воннегут

– Мы называли наши сборища «вампиршествами», – сказала она.

– Угу, – сказал я.

– Мы называли томатный сок с джином «Радость Дракулы», – сказала она.

– Ага, – сказал я.

– Он был точь-в-точь как все остальные «Клубы Чертовой Дюжины», – сказала она. – Но он прогорел. Индианаполис был неподходящим городом для Тринадцатых, хотя их там хватало. Это был город Нарциссов. На тебя и смотреть не станут, если ты не Нарцисс.

Говорю вам, меня чествовали и как мультимиллионера, и как педиатра, и как сенатора, и как Президента. Но меня никогда не приветствовали с такой искренней теплотой, как в Индианаполисе, Индиана, за то, что я – Нарцисс!

Народ там был нищий, перенес ужасный мор, город обезлюдел, все общественные службы сошли на нет, и все жили в страхе, потому что совсем неподалеку свирепствовали войны.

Но ради меня и, разумеется, ради Карлоса Нарцисса-11 Виллавиченцио тоже они устроили парады и пиршества, затмившие роскошь Древнего Рима.

Капитан Бернард Орел-1 О’Хейр сказал мне:

– Бог ты мой, мистер Президент, да если бы я знал заранее, я попросился бы в Нарциссы!

Тогда я сказал:

– Дарую тебе имя – Нарцисс.

* * *

Но самое приятное и полезное, что я там видел, – это семейное еженедельное собрание Нарциссов.

Да, и я получил право голоса на этом собрании, как и мой пилот, и Карлос, – все люди в возрасте старше девяти лет имели право голосовать.

Если бы мне чуть больше повезло, меня избрали бы Председательствующим на собрании, хотя я пробыл в городе неполный день. Председательствующий избирался по жребию из всех присутствующих. В тот вечер жребий выпал одиннадцатилетней чернокожей девчушке, которую звали Дороти Нарцисс-7 Гарланд.

Она отлично справлялась со своими обязанностями, как, впрочем, и любой другой на ее месте.

* * *

Она уверенно прошла к кафедре, которая была почти с нее ростом.

Эта моя двоюродная сестричка взобралась на стул, не смущаясь и не кривляясь. Она призвала собрание к порядку, стукнув желтым молотком, и обратилась к своим притихшим и внимательным родственникам:

– Среди нас, как вы уже знаете, присутствует Президент Соединенных Штатов. С вашего разрешения, я попрошу его сказать нам несколько слов после завершения повестки дня.

– Кто может официально внести это предложение? – сказала она.

– Я вношу предложение, чтобы кузен Уилбур по нашей просьбе обратился к нашему собранию по завершении повестки дня, – сказал старик, сидевший рядом со мной.

Предложение было принято, а затем поставлено на голосование: каждый должен был крикнуть «да» или «нет».

Предложение прошло, хотя слышались отдельные, судя по всему, искренние, а не хулиганские выкрики: «Не-е!» и «Нет!»

Хэй-хо.

* * *

Было необходимо срочно выбрать четверых солдат взамен Нарциссов, павших в армии Короля Мичигана, он как раз воевал на два фронта – с пиратами Великого Озера и с Герцогом Оклахомским.

Один великолепный молодой человек, насколько я помню, кузнец, обратился к собранию:

– Пошлите меня! Я с превеликим удовольствием прикончу, сколько смогу, «сунеров», конечно, если они не Нарциссы.

И прочее в таком духе.

Я очень удивился, когда несколько ораторов подряд отчитали парня за его воинственный пыл. Ему было поставлено на вид, что война – это не игрушки и никакого удовольствия в ней нет и не предвидится, речь идет о трагедии, и пусть он лучше примет скорбный вид, а иначе он будет удален из зала.

«Сунерами» называли жителей Оклахомы, а заодно и всех тех, кто сражался за Герцога Оклахомского, а там были и «шоуми» из штата Миссури, и «джейнокеры» из Канзаса, и «хокайз» из Айовы, и прочие, и прочие.

Кузнецу объяснили, что «сунеры» – такие же люди, как мы, не хуже и не лучше «хужеров», как звали жителей Индианы.

А старик, тот самый, что предложил дать мне слово, встал и сказал вот что:

– Молодой человек, вы нисколько не лучше Албанского Гриппа или Зеленой Смерти, если вы можете убивать ради удовольствия.

* * *

На меня это произвело впечатление. Я вдруг понял, что нации никогда не могут осознать, что их войны – это трагедии, а семьи не только могут это понять, но неизбежно к этому приходят.

Вот молодцы!

* * *

Но главная причина, по которой кузнецу не было позволено идти на войну, состояла в том, что он успел прижить трех незаконных детишек от разных матерей, «да еще двое на подходе», как кто-то выразился.

Ему не позволили сбежать, не исполнив свой долг перед всеми этими детишками, о которых он был обязан заботиться.

Даже ребятня, и пропойцы, и сумасшедшие на этом собрании знали досконально парламентский протокол. Девчушка, стоявшая на стуле за кафедрой, вела собрание так умело и целеустремленно, что казалась каким-то божком, вооруженным громами и молниями. Меня переполняло уважение ко всем этим процедурам, хотя раньше они казались мне напыщенным шутовством, не более.

* * *

И это уважение сохранилось до сих пор – так что я сейчас заглянул в свою Энциклопедию, здесь, в Эмпайр Стейт Билдинг, чтобы узнать, кто же изобрел парламентский регламент.

Звали его Генри Мартин Роберт. Он окончил Вест-Пойнт. Он был военным инженером. Со временем он стал генералом. Но перед самой Гражданской войной, когда он служил в Бедфорде, Массачусетс, в чине лейтенанта, он председательствовал на церковном собрании и упустил контроль над ситуацией.

Правил-то не было.

Тогда этот офицерик сел и написал несколько правил – точно таких, какие я застал в Индианаполисе. Их опубликовали под названием «Распорядок ведения собраний Роберта» и я считаю, что это одно из четырех величайших изобретений в Америке.

Три остальных, я считаю, это Декларация прав человека, принципы Ассоциации Анонимных Алкоголиков и искусственные расширенные семьи, придуманные Элизой и мной.

* * *

Три рекрута, которых индианаполисские Нарциссы в конце концов избрали для посылки к Королю Мичигана, оказались, кстати, людьми, без которых легко можно было обойтись, и жизнь у них, по мнению избирателей, была до сих пор самая беззаботная.

Хэй-хо.

* * *

Следующий пункт касался прокорма и жилищных проблем беженцев, просачивавшихся в город с севера, где шли бои.

Собрание снова не поддержало энтузиастку. Молодая женщина, удивительно хорошенькая, но легкомысленная, и явно слегка тронувшаяся на почве альтруизма, сказала, что может взять к себе в дом не меньше двадцати беженцев.