Жрец смерти - Антон Леонтьев

Что произошло дальше, мы не видели, так как дверь была закрыта, но могли предположить: Виолетта Андреевна потянула на себя бант, которым была перетянута коробка, та вдруг распалась на части, и на несчастную секретаршу вдруг обрушился поток ящериц – больших и маленьких, зеленых и серых, хвостатых и без хвоста!

То, что наш план увенчался успехом, мы поняли по протяженному, дикому, нечеловеческому крику. А затем Виолетта Андреевна опрометью выскочила из кабинета. Но, не успев пробежать и пары метров, бедняга грузно осела на пол.

Мы быстро подскочили к Виолетте Андреевне – секретарша была в глубоком обмороке. Я осторожно сняла у нее с запястья ключ и передала его Тоне. Ты шмыгнула в секретарскую и вернулась через минуту, быстро показав мне оттиск ключа от архива на парафиновой пластине. Просто изымать ключ было опасно, его бы непременно хватились. А по оттиску можно было изготовить дубликат. Одновременно Тоня сделала оттиск и с ключа от приемной, ведь та на ночь всегда запиралась.

Я еле успела вернуть ключик от письменного стола на запястье секретарши, как появился кто-то из встревоженных преподавателей. Делая вид, что растираю Виолетте Андреевне руки, я сказала:

– Ей стало плохо! А мы увидели и решили помочь!

Ретироваться после того, как коридор заполнился любопытными, было проще простого. Теперь в нашем распоряжении имелись оттиски заветных ключей.

Конечно, потом было долгое и нудное дознание – кто подшутил над Виолеттой Андреевной и напустил ей в кабинет ящериц. Нас с Тоней тоже допрашивали, ведь нас видели на месте преступления, однако мы обе были на хорошем счету и никто не заподозрил нас в причастности к этой проделке. Подозрение пало на уволившегося не так давно завхоза, у которого были свои счеты с Виолеттой Андреевной, уличившей его в том, что тот подворовывает.

Чтобы изготовить дубликаты ключей, потребовалось два дня. А потом мы еще пару недель выжидали, когда подвернется подходящая возможность, чтобы наведаться в архив. Наконец суматоха, вызванная историей с ящерицами, улеглась и мы совершили вылазку.

Ночь была безлунная, на улице бушевала непогода, почти ураган. Все спали. Все – кроме нас. Прихватив фонарик, позаимствованный из кабинета физики, Тоня сопровождала меня, хотя я пыталась убедить подругу, что справлюсь одна.

В кромешной темноте знакомые коридоры выглядели иначе, как будто мы внезапно оказались в ином измерении. Половицы под ногами предательски скрипели, и более всего я опасалась, как бы не наткнуться на привидение, которое, согласно легенде, до сих пор обитало в бывшем княжеском дворце. Но, думаю, в ту ночь не призрак напугал бы нас, а мы его. Я же боялась не столько за себя, сколько за Тоню. А также отчасти того, что могло обнаружиться в архиве. Я ведь все еще надеялась, что мои родители живы. А что, если они мертвы? Или вдруг выяснится, что оба сидят в тюрьме? Или, или, или…

Ключ вошел в замочную скважину и бесшумно повернулся. Мы тихонько вошли в кабинет Виолетты Андреевны. Затем, прикрыв за собой дверь, направились к входу в архив. Тонкий луч фонаря плясал по стене.

– Мне страшно! – шепнула мне на ухо Тоня.

Я сама только разве что не дрожала от страха, но не признаваться же в этом перед подругой!

Подбодрив ее, я вставила ключ в замочную скважину железной двери. Попробовала повернуть, но не смогла. У меня от обиды даже слезы из глаз брызнули – как же так, трудились, разрабатывали план, ловили ящериц, тайком бегали в мастерскую, чтобы заказать ключи, – и все напрасно? Неужели наши старания коту под хвост?

Оказалось, что ключ в замке, дабы открыть его, надо поворачивать не против часовой стрелки, как в обычных, современных замках, а наоборот, по часовой. Замок здесь был старинный, хитроумный, чуть ли не с дореволюционных времен. Раньше в этой комнате хранились оружие и драгоценности княжеского семейства.

Наконец замок трижды клацнул и дверь приоткрылась. В лицо нам ударил затхлый запах старой бумаги, пыли и еще чего-то – то ли отчаяния, то ли ужаса. Тоня замешкалась, и я поняла, что ей не очень хочется идти первой в темное помещение. Поэтому первой вошла я и нащупала на стене выключатель. На улице бушевала буря, окон в архиве не было, со стороны коридора нас тоже никто увидеть не мог. Поэтому я смело повернула выключатель, и яркий свет залил комнату.

Архив был вовсе не таким большим, как я его себе представляла. В моем воображении он рисовался бесконечным коридором, заставленным полками с папками. Полки с папками здесь действительно имелись, однако не так уж и много.

Мы с Тоней принялись за дело. Папки оказались рассортированы по алфавиту, что значительно упростило задачу. Обнаружилось сразу несколько личных дел воспитанниц с фамилией Соловьева, но моего среди них мы не нашли.

Я внимательно осмотрела нужную полку, достала соседние папки, лежавшие в ячейках с другими буквами, но все было бесполезно.

– А ты точно Соловьева? – спросила меня Тоня.

Я только пожала плечами. Всю свою жизнь я звалась именно так и была уверена, что это моя настоящая фамилия.

– Посмотри! – воскликнула моя подруга, указывая на последнюю полку, у самой стены. – Вот здесь алфавит заканчивается. Видишь – ячейки Э, Ю и Я? Но почему тут еще какие-то папки лежат?

Действительно, там имелось несколько папок, которые лежали просто так, никак не рассортированные и ничем не обозначенные. Я схватила верхнюю из них, раскрыла – и увидела свою собственную фотографию.

Точнее, даже две фотографии – на одной из них я была изображена в возрасте, наверное, лет двух, когда и попала в детский дом. А на другой – уже старше, лет восьми, то есть когда меня перевели сюда, в Подмосковье.

Словно зачарованная, я листала свое личное дело, которое было на удивление тонким. Там имелся перечень всех тех детских домов, где я уже успела побывать. Но это я и так наизусть знала. Меня интересовало иное – кто мои родители и где они?

Сведения о них нашлись тоже. Всего пара строчек. Имя, отчество, фамилия. Моего отца, оказывается, звали Николай Петрович Соловьев. Мою маму – Ольга Ильинична. Были указаны год рождения и мамы и отца. И все, больше никаких сведений. Ни о нем, ни о ней. Ни адреса, где я жила с родителями до того, как оказалась в детском доме. Ни хотя бы малейшей зацепки.

Я перевернула последнюю страницу и увидела пришпиленную к листу канцелярской скрепкой пожелтевшую фотографию небольшого формата, на которой была изображена удивительно красивая женщина, с которой меня объединяло одно: несомненное семейное сходство.

– Твоя матушка! – присвистнула Тоня. – А какая красивая… Она у тебя что, актриса театра и кино, что ли?

Мне польстило то, что у меня оказалась такая красивая мама. Ведь чья еще фотография могла находиться в моем личном деле? Но фотографии отца я в папке не обнаружила. И отчего-то от этого заскребли на душе кошки.

Почему эта красивая женщина бросила меня? Не хотелось думать, что она поступила так по собственной воле… Странно, но о моем детстве у меня не было ни единого воспоминания – за исключением странного и страшного сна, который время от времени заставлял просыпаться с криком на устах.