Жрец смерти - Антон Леонтьев

Милиционеры взяли с собой не Автогена, а меня. И вместе с нами поехала и Морковка, у которой, как оказалось, папаша и старший брат работали в милиции и были хорошими знакомыми начальника отделения, куда я обратилась.

В отделении со мной беседовал этот самый начальник, причем вел себя так, будто я не жертва, а преступница. А потом меня отправили к злобной толстой врачихе, которая после осмотра пришла к выводу, что действительно имеются следы полового акта, но никаких доказательств того, что я была подвергнута насилию, нет.

– Сколько тебе лет? Пятнадцать? Половую жизнь давно ведешь? Чего молчишь? С кем гуляла? С каким-нибудь алкашом? А потом решила вину переложить на вашего замечательного директора? Я с семьей Геннадия Януарьевича знакома, он великолепный, чуткий человек! Прирожденный педагог!

Все закончилось тем, что мое заявление к рассмотрению не приняли, ибо врачиха объявила, что я историю об изнасиловании выдумала. В итоге меня поставили на учет, а потом отвезли обратно в детский дом.

Когда я прошла в холл, то первой меня встретила там Морковка. И, схватив за волосы, поволокла в карцер. Причем там даже не оказалось кровати, только вонючий тюфяк лежал в углу.

В карцере меня продержали две недели. Но хуже всего то, что каждый вечер ко мне наведывался Автоген. Нет, директор больше не пытался меня изнасиловать и даже не заходил внутрь, а только через крошечное зарешеченное окошко вел «душеспасительные» беседы, оставаясь по другую сторону двери, в коридоре.

– Что, Соловьева, думала, сумеешь меня победить? Куда там! Такая сопливая дура – и со мной тягаться… Но знаешь, секс с тобой мне не понравился. Какая-то ты закомплексованная. Есть в нашем детдоме девчушки и порезвее, посообразительнее!

И тут до меня дошло – конечно, я была не единственной жертвой этого изверга! Меня Автоген изнасиловал наверняка не потому, что я ему так уж понравилась, а из желания продемонстрировать свою безграничную власть надо мной. И это ему удалось…

– Вас все равно рано или поздно выведут на чистую воду! – воскликнула я, не сдержавшись. – Потому что я снова пойду в милицию. Только не к вашим дружкам, а к тем, кто над ними стоит. И мне поверят. А заодно сообщу и вашему начальству. Напишу даже министру, вот!

Автоген вздохнул:

– Да, ты такая, Соловьева, настырная и боевая. И я могу себе представить, что ты отправишься в Москву на прием к министру. И к тебе прислушаются… Но знаешь, я этого не боюсь! Потому что никуда ты больше отсюда не выйдешь. Будешь сидеть в карцере, пока я не прикажу тебя выпустить. А ведь может статься, что ты, личность нервная и неуравновешенная, еще и с собой покончишь!

Мерзавец откровенно заявлял, что убьет меня, если я буду мешать ему насиловать моих подруг! Вот ведь зверь! И тут я вдруг поняла простую и теперь явную мне истину – Автоген должен умереть. Сделать это могу только я сама, кто же еще…

– Кстати, Соловьева! – вклинился в мои мысли голос директора. – Твоя подруга Тоня такая страстная, если ее довести до кондиции… Но если будешь болтать, твоей Тоне будет очень и очень плохо!

Я окаменела. Выходило, что директор и до Тони добрался. Именно с этой целью Автоген и превратил наш детдом в некое подобие ГУЛАГа: если все будут порознь, то никто не будет сопротивляться его мерзким желаниям и никто никогда не узнает, какое он чудовище.

Кажется, я принялась тогда кричать, бить руками и ногами по двери, а директор, хохоча, принялся в подробностях описывать, что именно делал с Тоней. Я заткнула уши, не желая слушать его ужасный рассказ, впала в некое подобие оцепенения. А когда отвела руки, снова услышала гадкий тенорок Автогена. Он хотел окончательно сломать меня, растоптать, превратить в свою новую жертву. И признаюсь, ему почти удалось.

Я потеряла счет времени, не представляя, как долго сижу в карцере. Мне казалось, что прошли недели, месяцы, годы. Кормили меня на редкость отвратительно, но более всего было невыносимо думать, что, пока я сижу в темной комнатке, Автоген причиняет боль моей лучшей подруге, а также другим девочкам.

Хуже всего, что днем негодяй заявлялся ко мне и докладывал о том, какие мерзости имели место в прошлую ночь. Директор прекрасно понимал: если я и вырвусь из карцера на свободу, и даже поведаю кому-то о том, что произошло, что он мне рассказывал, никто все равно мне не поверит. Этим-то и объяснялась его удивительная словоохотливость.

Когда я уже чувствовала, что вот-вот или сойду с ума, или окончательно сломаюсь, раздался лязг задвижки, и зарешеченное оконце снова отворилось. Конечно, за дверью опять стоял Автоген.

– Соловьева, ты еще не улетела? Хотя куда ты, собственно, могла улететь… Знаешь, что я сейчас намерен сделать? Пригласить к себе в гости твою подружку Тоню. Она вся дрожит подо мной, то ли от страсти, то ли от страха. Или от того и другого!

Я заткнула уши руками, понимая, что не я убью Автогена, а он меня.

Через какое-то время снова залязгала задвижка, и я вздрогнула, Мерзавец пришел, чтобы хвастаться своими гадкими поступками. Но вместо его голоса услышала Тонин – взволнованный, срывающийся, напуганный.

– Я его убила… Понимаешь, убила! Он лежит там, в кабинете, и не шевелится, а из головы кровь все течет и течет…

Мне стоило больших трудов успокоить Тоню, и подруга все же сумела более-менее внятно поведать о том, что произошло. Автоген снова вызвал ее к себе, чтобы изнасиловать, но на сей раз Тоня проявила характер и оттолкнула мужчину, тот повалился на спину и ударился затылком о мраморный выступ камина – в кабинете директора имелся камин, правда, не работающий еще с дореволюционных времен.

– Без паники! – заявила я, чувствуя вдруг, что все страхи отступили. По телу растеклась слабость, но в голове было ясно. – У него должен быть ключ от карцера – такой большой, с особой бороздкой. Найди его и выпусти меня.

Тони не было долго. Или минуты тянулись для меня так невыносимо? Наконец я услышала поворот ключа в замке и увидела на пороге карцера дрожащую, перепачканную кровью Тоню.

Вместе мы отправились в кабинет Автогена. Часы показывали двадцать минут второго, весь детский дом спал. Кроме нас. И, конечно, кроме его директора, Геннадия Януарьевича, который заснул вечным сном.

То, что он мертв, сомнений не вызвало. На полу образовалась большая лужа темной крови, а на лице застыло хищное выражение: рот был приоткрыт, виднелся кончик языка, один глаз таращился в потолок, а другой был наполовину прикрыт веком.

– Что же делать? – снова запричитала Тоня. – Господи, я его убила… Но я не хотела! Нам нужно позвонить в милицию, ведь так? Но я боюсь! С тобой они так плохо обошлись, ничему не поверили и мне тоже не поверят. Поэтому я первым делом прибежала к тебе.

Тоня была права, в милиции нам никто не поверит. Ни ей, ни уж точно мне. И быстро придут к выводу, что мы совершили убийство, намеренно отправив на тот свет Автогена.

Странно, но я в тот момент испытывала некоторое разочарование – я ведь так хотела сделать это сама, а в итоге это сделала Тоня. И даже не намеренно, а случайно.