Умереть на сцене - Ирина Комарова

Я ахнула, шеф покачал головой, а Гошка непочтительно присвистнул:

— Живут же люди! А с другой стороны, нам проще, одно же расстройство от этого злата-серебра. Обворовали вот дамочку… А к нам, например, домой ни один серьезный вор и не полезет. Потому что из нашей квартиры, даже если КамАЗ подогнать и всю мебель погрузить, а не только матушкины колечки, им не то что девяноста, девяти тысяч евро не набрать!

Я согласно кивнула. У меня, конечно, есть кое-какие украшения, и зарабатываю я неплохо, но девяносто тысяч евро?..

— И вот теперь, две недели назад, Завойтова, — закончила Нина. — Я в общую схему всю информацию не успела свести, но, по-моему, нет сомнений, что во всех пяти случаях работали одни и те же люди.

— Странный набор потерпевших, — сказала я. — Хозяйка картинной галереи, пирожковый магнат, директор филармонии, ректор университета и оперная прима. Что у них может быть общего?

— Нормальный набор, — не согласился Гошка. — Общего между ними — денежки, которые можно взять, этого для преступников вполне достаточно. Я бы задал другой вопрос: что у них может быть общего с театром?

— А если ничего? — спросила я. — С чего мы вообще взяли, что эти кражи связаны с театром? Колье Завойтовой могло оказаться в шкатулке Костровой совершенно случайно.

Напарник картинно возмутился:

— Ритка, опять?! Сколько тебе одно и то же повторять нужно? Все случайности рассматриваем исключительно в концепции Гегеля! А если по Гегелю, то случай — это у нас что?

— По Гегелю, случай — это непознанная необходимость, — голосом школьницы-отличницы ответила я.

— И поэтому…

— И поэтому ты, Гоша, — перехватил инициативу шеф, — сейчас отправишься выяснять у потерпевших, какая такая непознанная нами необходимость перенесла колье Завойтовой в театр. Рита, займешься тем же самым, но с другого конца. Будешь говорить с директором театра — слегка поделись с ним информацией, посмотришь на его реакцию. Вопросы есть?

* * *

Все-таки люди интересно устроены. В день смерти Костровой народ от меня шарахался: не то что разговаривать не хотели — близко никто не подпускал. А потерлась я в театре пару дней, примелькалась — и пожалуйста! Несмотря на то что статус мой так и не определен официально — вроде представил меня Рестаев как журналистку, а с другой стороны, я и в полиции связи имею… в общем, несмотря на то что фигура я непонятная и полномочия мои никем не подтверждены — разве что начальство меня не гонит, а вполне дружелюбно относится, — люди со мной общаться не отказываются. И рассказывают такое… нет, я все понимаю, творческие личности, особая тонкая душевная организация, но они сами слышат, что говорят? Они сами себе верят? Притомившись от сногсшибательных версий и не менее впечатляющих откровений, я позвонила Гошке.

— Ритка! — обрадовался напарник. — Ты вовремя! Я только что от Лосева ушел. Представляешь, он действительно решил, что это сыночка взялся за старое и снова папочку ограбил!

Разумеется, я возмутилась:

— Ну что за человек! Это он сам за старое взялся — сына черт-те в чем подозревать! А парень и тогда не виноват был, и сейчас, уверена, ни при чем! Ты ему это втолковал?

— Да уж постарался. Александр Анатольевич так обрадовался — смешно смотреть. Вот как у него это в голове укладывается: любит сына, переживает за него и в то же время любой гадости, какая только в голову придет, сразу верит?

— Люди вообще странные существа, — проворчала я. — Ты по делу у него что-то выяснил?

— Если без подробностей, то Александр Анатольевич не большой любитель драмтеатра, но положение обязывает. Поэтому всякие обязательные мероприятия вроде премьер или правительственных концертов исправно посещает. С Рестаевым и Костровой, опять же, в силу своего положения, знаком, а Каретникова не вспомнил. Как я понял, с артистами без звания ему общаться не по чину. А у тебя что?

— Море впечатлений, — печально призналась я. — Прошлась для начала по массовке. Знаешь, я очень рассчитывала на Холодову, но она просто отказалась отвечать на вопросы. Заняла позицию «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю, ничего никому не скажу». Охраняет репутацию театра и Андрея Борисовича лично! И я называла ее самой здравомыслящей? Впрочем, если вспомнить то, что наговорили остальные… Знаешь, я поняла, что в театре работают люди особого склада.

— Служат, — коротко хохотнул Гошка. — В театре не работают, а служат. И кого наши жрецы и жрицы Мельпомены назначили убийцей?

— Каждого первого. Рестаев, потому что узнал, кто ему звонит, и решил примерно наказать жену. Феликс Семенович, потому что у него с Костровой были какие-то денежные махинации и они не поделили прибыль. Марина Холодова таким образом заступилась за Рестаева. Савицкий, потому что он Кострову ненавидел и не скрывал этого. Костюмерша Мартынова, у которой, оказывается, Кострова увела Каретникова. Все артистки, которые могут претендовать на роли Костровой. Все артисты, которые спят с артистками, претендующими на роли Костровой. И все, кто испытывал к покойнице личную неприязнь. В общем, весь коллектив театра в полном составе. Но при этом, разумеется, в этом террариуме собрались исключительно светлые творческие личности, добропорядочные граждане, и ни один из них не способен на совершение такого страшного греха, как убийство.

— Сочувствую. А что насчет колье?

— Тоже пусто. Разглядывали фотографию, ахали, восхищались, но и только. Некоторые дамочки старательно морщили лобики и уверяли, что где-то они что-то подобное когда-то видели, что вот сейчас они поднапрягутся и вспомнят, но, по-моему, это были просто упражнения в актерском мастерстве. Ладно, Гоша, пойду я дальше. У меня сейчас по списку та самая Мартынова, бывшая любовь Каретникова, потом Савицкий и Феликс Семенович на сладкое. А ты куда?

— К Сударушкину, я с ним уже созвонился. А потом с Барсуковой договорился встретиться.

Я пожелала ему удачи, получила ответное напутствие и отправилась к Светлане Мартыновой.

* * *

Добрые театральные дамы уже дали мне описание костюмера Светланы Мартыновой, в котором самым нейтральным определением было «моль бесцветная», и я была готова к тому, что она женщина серая, незаметная, не вызывающая никакого интереса. Но когда я увидела Светлану, то честно не поняла такого к ней отношения. Да, яркой красавицей она не была, но хорошая фигурка и миловидное личико, красивые глаза и густые светлые волосы — Алексея Каретникова, который обратил на нее внимание, вполне можно было понять.

Правда, сейчас девушка выглядела неважно — усталая и бледная. Она подняла на меня потухший взгляд:

— Вы хотели со мной поговорить?

— Да. Я работаю в детективном агентстве. Андрей Борисович хочет, чтобы мы выяснили, кто убил Галину Кострову и Алексея Каретникова.

— И при чем здесь я? Или вы наслушались сплетен и решили, что это я Галину отравила?

Я внимательно посмотрела на нее и покачала головой: