Последний соблазн - Вэл Макдермид

— Наверно, с моей стороны наивно спрашивать, почему немецкая полиция не арестовывает Радецкого?

— Причина обычная. Недостаточно улик. Как я уже сказал, он сохраняет дистанцию. Между ним и его нелегальным бизнесом огненная стена. Да и сеть видеомагазинов отлично отмывает деньги. Так что у него законный источник доходов, и он ведет очень дорогой образ жизни. Немцы создали подразделение, которое уже давно пытается положить конец империи Радецкого, однако у них ничего не получается. Лишь очень немногим известно о реальной деятельности Кразича и Радецкого, но эти люди слишком запуганы, чтобы дать показания. Посмотрите на следующую фотографию.

Кэрол повиновалась и увидела труп мужчины на каменных ступенях. У него было снесено полголовы. Зрелище не из приятных.

— Это один из тех, кто, по мнению немцев, мог вывести их на Радецкого. Два дня назад его арестовали на том основании, что он поставлял героин, отправивший на другой свет двенадцать несчастных наркоманов. А ему взяли и выбили мозги прямо перед дверью полицейского изолятора временного содержания. Эти ребята ничего не боятся.

Кэрол ощутила одновременно страх и возбуждение, как всегда в преддверии охоты. У нее не было ни малейшего представления о том, что приготовил для нее Морган, но в любом случае ей явно предстояло участие в большой игре.

— Что я должна делать?

У Моргана неожиданно появился странный интерес к кофейному осадку на дне кружки.

— У Радецкого была любовница. Катерина Баслер. Они прожили вместе четыре года. Если у него и было слабое место, так это Катерина. — Морган посмотрел в глаза Кэрол. — Судя по всему, Радецкий был от нее без ума.

— Был?

— Два месяца назад Катерина погибла в автомобильной катастрофе. Радецкий не находил себе места. Насколько нам известно, он и теперь еще не очень-то оправился. А сразу после ее смерти совсем сошел с катушек. Заперся в своих великолепных апартаментах и обо всех делах предоставил заботиться Кразичу. Теперь он как будто возвращается. И вот тут наступает ваша очередь. Смотрите следующую фотографию.

Кэрол послушно перевернула страницу. И кожа у нее на руках тотчас покрылась мурашками, потому что она как будто смотрелась в зеркало. Если бы не длинные волосы у запечатленной на фотографии женщины, они могли бы сойти за одного человека. Ничего неприятнее, чем встретиться с двойником в полицейском досье, Кэрол и представить не могла. Руки у нее стали липкими и холодными, пока она старалась привести в порядок дыхание. Она осторожно выдохнула воздух, словно это могло развеять видение.

— Господи, — проговорила она, не желая мириться с тем, что поставлена под сомнение ее уникальность.

— Жуть, да?

Кэрол внимательнее вгляделась в изображение. Теперь она заметила различия. У Катерины глаза были темнее. И рот другой. У Кэрол помассивнее подбородок. Однако первое впечатление абсолютного сходства не выходило из памяти.

— Страшно подумать, что по земле ходит кто-то с таким же, как у тебя, лицом. Удивительное сходство.

— Иногда случается, — отозвался Морган. — Представляете, как я был поражен, когда, перелистывая ваше дело, увидел то же лицо? Вот тогда-то и появилась идея нашей операции.

Еще не придя в себя, Кэрол покачала головой:

— Она могла бы быть моей сестрой.

Улыбка Моргана напомнила Кэрол львиный оскал.

— Будем надеяться, Тадеуш Радецкий подумает о том же.

«Вильгельмина Розен» прокладывала себе путь в темных водах. Однако здесь не было заторов, не было сложных мест, поэтому за штурвалом стоял Гюнтер, давая шкиперу возможность поработать с документами в своей каюте. Его внимания уже давно дожидались счета за погрузку и отгрузку, расписки за горючее, ведомости. Но у него все не хватало времени сосредоточиться на них.

Рассказ Генриха Гольца не столько отвечал на вопросы, сколько ставил их. Наверное, команда считала своего шкипера недалеким и прямолинейным, ведь он никогда и никому не рассказывал, что происходило у него в голове. Он жил сам по себе, лишая себя человеческого общения. И единственное, что помогало ему отбиваться от завладевавшей им тьмы, было чтение, хотя дед пытался отказать ему даже в этом. Еще мальчишкой он тайно приносил на баржу книги в мятых обложках, купленные на распродажах или в рыночных киосках, и жадно поглощал их по ночам в своем крошечном закутке на носу — приключенческие романы, биографии, детективы, — а потом выкидывал за борт, чтобы старик случайно не нашел какую-нибудь из книг и не пропесочил внука за напрасно потраченное время. Но книги научили мальчика смотреть в глубь вещей.

Итак, тайна замка Хохенштейн стала ключом, которым он открыл запертую дверь в свое прошлое. Ему пришлось побродить по коридорам и комнатам, прежде чем он понял, что внутри. Но некоторые комнаты так и остались погруженными во тьму, потому что не было никакой возможности осветить их. Например, что представляла собой его бабушка. Она умерла еще до его рождения, и он понятия не имел, то ли она разжигала садизм в своем муже, то ли своей любовью усмиряла его в гневе, пока была жива. Кто знает.

И ему почти ничего не удалось узнать и о своей матери. Несколько раз дед упоминал о ней как о шлюхе или проститутке, опоганившей родной порог. Среди вещей деда не нашлось даже ее фотографии. Не исключено, что он сотни раз, не узнавая, проходил мимо нее на улице. Ему нравилось думать, будто его ненависть когда-нибудь поможет ему, но он отлично понимал, что принимает желаемое за действительное.

Из свидетельства о рождении он узнал немного. Мать звали Инге. Ей было девятнадцать лет, когда он родился, и работала она секретаршей. На месте фамилии отца стоял прочерк. То ли она не знала, кто отец, то ли у нее имелись причины хранить молчание. Возможно, он был женат. Возможно, был полным идиотом, с которым она не хотела связать себя на всю жизнь. Возможно, она пыталась защитить его от гнева своего отца. Все возможно, ведь кто знает, какой была Инге и не издевался ли ее отец над ней так же, как издевался над внуком. Но сын презирал ее за то, что она бросила его на произвол судьбы, от которой сама сбежала.

После похорон старика он спросил у моряков, что им известно о его матери. Пока старик был жив, они и рот открыть не смели, а когда его не стало, Гюнтер рассказал то немногое, что знал сам.

Инге растили в строгости. Ее мать держала девочку при себе, старательно вылепливая из нее правильную немку. Но когда она умерла, Инге не упустила своего шанса. Едва отец переступал порог, она становилась скромницей, подавала еду, мыла, чистила, скребла дом, одевалась невзрачно и открывала рот, только отвечая на вопросы старика. Однако стоило «Вильгельмине Розен» скрыться из виду, и все сразу менялось.

Гюнтер слышал от моряков, что Инге постоянно видели в портовых барах, где она пила с молодыми парнями до самого утра. Естественно, у нее были любовники и репутация веселой девчонки, если не шлюхи.

Наверное, она знала, что искушает судьбу. У моряков свой особый мир и сильное чувство принадлежности к этому миру, так что раньше или позже слухи о ее поведении должны были дойти до ушей отца. Но прежде чем это случилось, она забеременела. Теперь, когда молодой шкипер задумался об этом, он не мог понять, почему она не избавилась от него. В середине семидесятых не так уж трудно было сделать аборт в Гамбурге. Значит, она очень хотела родить ребенка, если решилась его выносить, несмотря на такого отца.