Две полоски для мажора - Алёна Черничная

И я знаю, что последует за этим. Либо жесткое пропесочивание, либо допрос. За эти несколько лет, что живу с ним, уже научился его предугадывать.

Но сейчас умудряюсь вставить слово первым:

— Как ты узнал о беременности?

— Тебя видели возле отделения гинекологии в городской больнице. Доложили. Я попросил навести справки, зачем ходил и к кому. Узнал. Слегка поседел даже, — спокойно поясняет отец.

Прячу лицо в ладонях, тихо и нервно посмеиваясь. Черт! Ну и как это назвать, если не «быть под колпаком?»

— Есть ли хоть какая-то вероятность, что этот ребёнок не твой? — теперь время вопросов наступает у папы.

Убираю руки от своего лица, роняю их на колени, резко откидываюсь спиной на стул и выдыхаю ответ, не раздумывая.

— Нет.

— Уверен?

— Да.

— Тогда разговор с тобой будет короткий. Завтра собираешь документы и ведёшь девочку в загс.

Обалдело таращусь на своего родителя. На его непроницаемое лицо, напряженный взгляд и абсолютно серьёзный посыл в глазах. Но слова отца отскакивают от моего разума моментально.

— Какой загс? Пап, ты чего? — хриплю в ответ.

— В тот, в котором тебе выдадут свидетельство о браке. Ты женишься, Марк, — отчеканивает он.

Я плохо перевариваю его слова, а уголки моих губ глупо тянутся вверх:

— Ты серьёзно? Просто это ни фига не смешно.

Отец подаётся торсом вперед, складывает руки на стол, а потом вопросительно ведёт бровями:

— А ты видишь, что я смеюсь?

Не вижу. Ни мне, ни ему и близко не смешно, но слова и реакция отца обескураживают до полнейшей путаницы в мыслях.

— Я не планировал жениться, — хриплю не своим голосом. — Думал помогать деньгами... с квартирой...

И это действительно так. И плевать, что мысль об этом пришла буквально только что. Прямо во время этого разговора.

Но резкий удар отцовского кулака по столу и жалобный «дзынь» кофейной чашки - и я захлопываю рот.

— Ты вообще ничего не понимаешь, Марк? Не хочу и не буду разбираться, что и как ты планировал, — сквозь зубы шипит отец. — Но эта беременность - повод журналюгам раздуть очередной скандал вокруг нас. Мне не нужны заголовки перед моей предвыборной кампанией, что мой сын обрюхатил провинциалку и слинял восвояси. Мне нужно получить кресло губернатора максимально тихо.

— Лика не станет ничего выносить на публику! Она не такая.

— Она-то может и не такая, а вот крысы, активно роющие под меня, именно такие. Хватит думать мозгами в штанах. Если копнуть здесь и сейчас, то нет никаких гарантий, что не вылезет твоя прошлая шалость, — отец срывается со стула, начиная мерить шагами пространство от стола вдоль всей кухни. — Я же сказал. Разговор короткий. Ты женишься на этой девочке. Все должно быть кристально чисто.

Растерянно слежу за широкой спиной отца в кипенно-белой рубашке, мелькающей как маятник перед глазами. Охренеть. Я ожидал любой реакции. Дикий ор, что я в очередной раз оказался косяком или настойчивые разговоры об аборте, но точно не хладнокровное «женись». Это, блин, чистый абсурд же!

— А если я не хочу? — не глядя на отца, решаюсь высказать, что вертится у меня на языке.

Слышу, как его тяжелые шаги приближаются к столу. Боковым зрением вижу, что папа опирается руками о его край и нависает над ним двухметровой скалой:

— Тогда тебе напомнить, скольким пришлось залепить рты, чтобы твоё имя нигде не всплыло? — колющим тоном он цедит каждое слово, все сильнее придавливая меня к стулу. Хочется вынырнуть из-под внимания отца, но я ощущаю себя полностью обездвиженым. — Рассказать, сколько нолей я потратил за молчание? Напомнить, где ты провел весь прошлый год и почему? И что грозит моей репутации, если все выплывет наружу?

Утыкаюсь глазами в стол, чувствуя, как тяжелеет в груди. Молчу. Потому что я все охренительно прекрасно помню. Даже слишком. Знаю, за что и как обязан отцу.

Но ведь ещё знаю, что не готов ни к какой свадьбе. В моей голове ещё толком не уложилась мысль о беременности Лики. Ну какой я на хрен муж и отец? И никогда бы не подумал, что один мой косяк может зацепить другой. Все? Моя клетка захлопнулась окончательно?

— И в конце концов, это будет правильно, — встревает в моё молчание отец. — Ребёнок твой, а значит и ответственность тоже. И меня не устраивает мысль, что мой внук или внучка будут расти в непонятно каких условиях. Никто не сможет дать лучших связей и возможностей, чем есть у нас. Пора взрослеть, Марк. Да и девочка на вид приятная.

Я вдыхаю полной грудью воздух и тут же выдыхаю его, стараясь избавиться от едкого чувства тупой безысходности:

— Пап, у нас все не так просто с Ликой, как кажется. Все сложно. Мы не пара, — качаю головой, запуская пальцы в волосы. Взъерошиваю их. Хочу стряхнуть с себя весь этот бред.

— А вам не надо быть парой. Вам надо стать семьей. Ребёнок должен воспитываться двумя родителям.

Резко поднимаю глаза на отца, все еще стоящего напротив, и без стеснения кривлюсь от таких тошнотворно правильных речей. Уж кто бы заикался о семье. С двенадцати лет и до моего окончания школы мой папа - это подарки и дорогие путевки на отдых. Зато теперь как здорово он раздает команды и советы о родительстве. Противно аж до горького привкуса во рту.

— И мне об этом говорит тот, кто бросил нас с мамой? — усмехаюсь я.

— Марк, — отец устало закатывает глаза куда-то к потолку, — сколько раз тебе повторять! Я не бросал. Решение развестись было обоюдным. Так было лучше для всех. И для тебя в том числе...

Но неожиданный грохот входной двери прерывает на полуслове очередную оправдательную речь моего отца про его развод с мамой.

— Виктор Петрович! — В гостиную вихрем влетает Толик.

Щеки на круглолицей морде горят красным. Походу, он бежал на двадцать пятый этаж, минуя лифт. И сейчас явной нервозностью смотрит на моего отца. И мне не нравится взгляд Толика. Напряженно выпрямляюсь на стуле. Какого черта этот амбал не прогуливается вместе с Колей? Им, вообще-то, доверили Лику.

Толик переводит дыхание и выкладывает на духу:

— Виктор Петрович, вы извините, что врываюсь, но там это... Ваша рыжая девочка шлепнулась в обморок.

Лысый, но очень приятный врач средних лет внимательно скользит взглядом по листам с моими свежими анализами крови.

У меня ее всего около часа назад взяли примерно литра пол. Море истерзанных нервов, волны токсикоза и щепотка паники от встречи с отцом Марка и его приспешниками и вуаля. Я уже плохо помню прогулку в парке под конвоем. Отключилась где-то в ста метрах от дома, а пришла в себя снова в больнице. Правда, в этот раз не в городской и обшарпанной.