Прошедший многократный раз - Геркус Кунчюс

– С Зильке! – кричу.

– С кем, с кем?

– С Зильке! С Зильке! Я хочу с ней поговорить. Хочу поговорить с Зильке.

– Очень жаль, но она уехала в Мексику, – говорит какой-то бессердечный и кладет трубку.

Жара спадает. Настроение плохое. Небо нахмурилось. Эти изменения вызваны множеством причин, в которые я, однако, не углубляюсь. Состояние у меня ужасное. Чувствую себя так, словно меня обгадили все млекопитающие и холоднокровные на свете.

– Ты еще не собрался, – удивляется Даниэль.

Он складывает в рюкзак еду, питье, постельное покрывало и еще неизвестно что, так как сегодня мы едем в Сен-Жермен. Мне обещан лес, хотя сейчас я меньше всего о нем мечтаю.

– Будет замечательно. Лес красивый. В лесу хорошо. В лесу чудесно. В лесу можно расслабиться, – тараторит он, перечисляя достоинства зеленых массивов.

Объяснять все это не нужно. У меня плохое настроение. Не могу простить себе, что вчера был обманут каким-то малограмотным. Меня бесит не сам обман, а то, что меня обманул тип, не умеющий даже правильно писать. Он вторгся в мою квартиру, а я, глупец, впустил его. Это была роковая ошибка. Ему только этого и нужно было. Войдя, он нашел дырку в потолке, воткнул в нее палку, и все. Посыпалась сажа, а потом он мне выписал счет на пятьсот франков. Денег у меня не было. Тогда он стал меня пугать, что вызовет полицию. С ней я совсем не хочу иметь дело, так как виза у меня давно кончилась. Он кричал, требовал платы, и я сломался. Глупец. Последний идиот. Умолял, чтобы он подождал, пока я сбегаю в банк и обменяю деньги. Уговорил. Под конец он уступил. Согласился, так сказать. Банк был закрыт. Я колотил в дверь, чтобы меня впустили. Впустили. Обменял деньги.

Прибежал домой. Он их взял и выписал другой счет, где вверху красовалось название фирмы: «Чеснок». Разумеется, это был аферист. Даниэль потом от души надо мной посмеялся. Мне было не до веселья. Денег не жаль. Злит только, что меня, который цитирует Ницше, знает все о среднеевропейском ренессансе, переписывается с самыми светлыми личностями эпохи, обманул татуированный аферист. Не мог поверить. Впервые почувствовал себя провинциалом, которого может обмануть кто угодно. Отвратительно. Нет, не обманывать отвратительно, а провинциалом почувствовать себя отвратительно. Вот что самое мучительное. Мучительно это сознавать. Настроение у меня скверное.

Как подумаю, что меня ожидает в лесу, самочувствие становится еще хуже. Я приехал в Париж не по лесам гулять, не чистым воздухом дышать. Для этого прекрасно подходит Швейцария – тюрьма Гессе. Я совсем не скучаю по Сен-Жерменскому лесу, в котором, по словам Даниэля, забуду пережитую в городе обиду.

– Нам пора идти, – говорит Даниэль.

Сегодня он хочет быть очень пунктуальным, а я наоборот.

– Надо иметь немного опоздания, – отвечаю, пользуясь его конструкцией.

– Нет, сегодня опоздания не надо иметь, они будут ждать.

Эти «они» – Сесиль, Жан и его подруга. О последней знаю только, что она беременна и ее бросил друг. Родители ее очень религиозны, и сделать аборт она не решается. Словом, пока что скрывает живот, и все. Жан пользуется благоприятными обстоятельствами и, как истинный самец, наслаждается ею, не чувствуя ответственности за последствия, которых, разумеется, и быть не может. Он уже пару недель не отстает от этой жертвы любви. Даниэль злится. Он недоволен, так как видит, что теряет дорогого друга. Между Жаном и Даниэлем возникает некоторое напряжение. Даниэль не может простить предательства, после каждого телефонного разговора бросает трубку, сказав «говно». Сегодня он хотел поправить пошатнувшиеся отношения, для того и пригласил Жана в лес. Увы, испытал разочарование, когда узнал, что тот прибудет с подругой. Только и сказал «пох…й мне». Это приятно пощекотало мое самолюбие, так как этому словосочетанию научил его я.

Однако Даниэль торопится. Он все еще верит, что дела не так плохи, как кажется. Подозреваю, что в нем теплится надежда в лесу вернуть себе друга. Мне суждено быть свидетелем этого примирения, которое, возможно, и состоится. Функция Сесиль мне пока неясна, но, может быть, и ей предназначена роль второстепенного свидетеля.

– Нам нужно было бы захватить с собой зонтик, – говорю я, глядя в окно комнаты.

В первый раз вижу в Париже пасмурное небо.

– Нет. Дождя не будет.

– Ты так думаешь?

– Уверен.

Нет сил возражать, потому что мне, как говорит теперь уже Даниэль, «пох…й». Он нагружает полный рюкзак добром и еле отрывает его от пола. Когда он забрасывает его за плечи, я говорю:

– Ты уезжаешь, Даниэль?

– Никуда я не уезжаю, – бросает он довольно сердито.

В Пакистан Даниэль улетает через пару дней. Я не жду этого момента, так как понимаю, что с отъездом приятеля лишусь чего-то важного. Не могу определить, чего лишусь, но интуиция подсказывает, что лучше мне не будет. Мог бы и не ехать. Все пытаюсь вдолбить в него эту мысль, но он отвечает, что путешествие было запланировано еще год назад. Ну и ладно. Выдержу. Не буду драматизировать события.

Едем на метро до станции «Монпарнас». Всю дорогу молчим. Молчим, как перед грозой. Иногда я ему улыбаюсь. Иногда он мне. Слов не нужно. Их стоит поберечь для исповеди. Вижу, что и у моего друга настроение не лучшее. Его лицо серого цвета.

– У тебя сердце не болит? – нарушаю я тишину.

– Нет, все хорошо.

Хорошего мало. Меня не обманешь. Опасаюсь, как бы от сильного волнения с ним не случился сердечный приступ.

– Ты правда хорошо себя чувствуешь? – справляюсь я еще раз.

– Хорошо, хорошо.

Больше я его не мучаю. Выходим на станции «Монпарнас». Спускаемся на линию пригородных поездов.

Опаздываем. На перроне уже ждут Жан и не слишком привлекательная особа. Обращаю внимание только на ее огромные груди, которые компенсируют другие недостатки внешности. Груди монументальны. Достают до живота. Понимаю, чть так влечет к ней Жана. На месте Даниэля я бы на него так не сердился.

– Адель, – представляется она и подставляет щечку.

Целую ее, а чувство – словно прикоснулся к тесту.

Лицо – не самая красивая часть Адель.

Даниэль познакомился с ней уже раньше. Вижу, как он заставляет себя тоже поцеловать ее. Радостью встречи это не назовешь. Однако Даниэль пока что держится весьма стоически. Жан улыбается дурацкой улыбкой. Его глаза крутятся, как и раньше. Отвожу взгляд, чтобы у меня самого они не начали так крутиться. Это, видимо, заразительно: чувствую, что закрыл один глаз. Быстро открываю, чтобы Жан не заметил и не оскорбился.

Сесиль все нет. Пользуюсь моментом и начинаю изучать признаки беременности Адель. Конечно, с такими грудями она и на последнем месяце сможет скрывать грех от родителей. Никак не пойму, сколько месяцев назад она как следует потрахалась. Пять? Четыре? Не знаю. Для меня это большая проблема. Очень хочу разгадать эту загадку.