Дело гастронома № 1 - Евгений Латий

Беркутов по-дружески легонько ткнул его кулаком в бок.

– Перестань! Это мой подарок молодым! Как же еще я могу отплатить за твою доброту и заботу, а? – Беркутов действительно радовался тому, что может хотя бы так отблагодарить Корнея. Ведь тот помог ему в трудную минуту! И не раз помогал. Он вспомнил, как после выяснения отношений с бывшей женой остался на улице. Как пришел к Корнею и, не найдя его дома, заснул в подъезде, прямо на лестнице. Когда уже поздно ночью Корней после работы вернулся домой, он увидел в подъезде какого-то подозрительного типа. Мужчина сидел на полу, привалившись спиной к батарее, в грязной телогрейке и в лагерной шапке-ушанке. Корней взглянул на спящего, начал было подниматься по лестнице, но вдруг остановился, оглянулся. Не выдержав, он вернулся, присел на корточки перед Беркутовым, приподнял шапку, съехавшую ему на лицо. И тотчас узнал.

– Жора? Ты, что ли?..

Он тронул его за плечо, стал тормошить. Георгий открыл глаза, поднял голову, взглянул на Корнея, и на лице его появилась улыбка.

– Я, дядя Корней!

– Ты чего здесь загораешь? Давай вставай, – подтолкнул его Корней.

– К вам заходил, да сказали, поздно будете, вот у батареи присел, и разморило. – Он поднялся на ноги.

Корней, окинув взглядом его одежду, спросил:

– Освободился, что ли?

Беркутов кивнул.

– Когда приехал?

– Утром прибыл. Сразу домой. А жена, оказывается, за другого вышла. – Он, виновато улыбаясь, развел руками. – Такая вот хренотень вышла!

Дядя Корней сочувственно покачал головой:

– Ладно, пошли ко мне! Расскажешь, что да почему!

И он первым двинулся по лестнице.

Они не спали всю ночь. У каждого было что рассказывать друг другу, но на этот раз больше слушал Корней. Он понимал, что Жора должен внутренне освободиться не только от зоны, но и от того, что произошло с ним несколько часов назад.

Хоть и было все это давно, оба очень хорошо запомнили тот первый день полной свободы Жоры Беркутова и от тюрьмы, и от неверной жены.

И сегодня, когда Беркутов уже был, что называется, на коне, когда дома и на работе все складывалось как нельзя лучше, когда он стал, как принято говорить, человеком, известным в узких кругах, он искренне радовался возможности хоть чем-то помочь своему другу. Дядя Корней в очередной раз принялся благодарить его, но тут Беркутов обнял и остановил его.

– Такое, видишь ли, не забывается! Я уверен, что и ты сделал бы для меня то же самое, – тихо сказал он ему и ласково похлопал по спине.

Подошел Максимыч, сообщил:

– Все уложил, Георгий Константиныч! Можно ехать!

Видя, что Корней пытается всучить ему какие-то деньги, Беркутов отвел его руку.

– Поезжай, дядя Корней, и не обижай меня! А ты, Максимыч, помоги Корнею Потаповичу разгрузиться и до квартиры донести!

– Поможем, а как же! – согласился Максимыч. За многолетний стаж работы с «хозяином» он слышал об этом человеке не раз и понимал, что означает для Беркутова эта старая дружба. Корней снова заскромничал:

– Да не стоит, я… там… один справлюсь!

Беркутов снова обнял дядю Корнея, они расцеловались.

– Все, все. Ни слова больше. У нас с тобой есть дела и посерьезнее. Я с академиками договорился, вот телефон одного из них, пусть Надя твоя позвонит ему, и он ее примет у себя в институте! А лучше я сам позвоню и договорюсь, когда ей подъехать! Не тяни только! И смотри, я проверю. Позвоню академику, справлюсь, была ли у него на приеме такая-то! Не бойся, поставим твою Надюшу на ноги! Я все сделаю, не беспокойся!

– Спасибо тебе, спасибо! – Корней не выдержал, прослезился. – У меня ведь ближе Нади никого на свете нет, – утирая слезы, признался он.

– Я всю Москву переверну, а твою Надю вылечим! Привет ей от меня, – добавил Беркутов, усадив дядю Корнея на заднее сиденье, а затем захлопнул дверцу. После того как «Волга» тронулась с места, Беркутов махнул рукой на прощанье и вернулся в гастроном.

«Сегодня обязательно поговорю с ней, а если надо, даже извинюсь. Ведь как-никак это ее день, и пусть он будет праздником и для нее, и для меня, – размышлял полковник, открывая дверь в свою квартиру. – Вот сейчас войду, увижу ее и начну прямо с порога говорить много-много ласковых слов. Черт бы побрал этого Бокова, придумать такое… Хотя, пожалуй, он прав, женщина любит ушами…» Скачко вздохнул, вспоминая, как наставлял его Боков, при этом стараясь еще и имитировать его голос. Вот шут гороховый!.. Заперев дверь на ключ, полковник с букетом роз и с бутылкой шампанского, не снимая плаща, двинулся вперед, заглянул в гостиную. Но там никого не было.

– Машенька? Ты дома?! – ласково вопросил он. Но никто не откликнулся. Он заглянул в спальню, прошел на кухню, поставил цветы в вазу, налил воды. Набрал номер по телефону.

– Здравствуйте! Это кафедра русской литературы?.. А Марию Ивановну Скачко можно к телефону?.. Ага?.. И давно ушла?.. Спасибо!

Он положил трубку, нахмурился. Снова взял трубку, начал набирать другой номер, но тут же положил ее. Шумно вздохнул. Прошел на кухню, поднял крышку сковородки, она была пуста. И небольшая кастрюлька – тоже. Скачко открыл холодильник, поставил туда бутылку шампанского. На полке лежала узкая полоска сыра, внизу – полупустая бутылка кефира и маленький кусок краковской колбасы. Полковник оживился, достал сыр, колбасу, хлеб. Кефир налил в чашку. Стал делать бутерброды. Взял один, долго на него смотрел, принюхивался и удивлялся, что не чувствует запаха любимой колбасы. «Надо же, даже краковская не возбуждает, – подумал Скачко и положил бутерброд обратно на тарелку. Грустно посмотрел на телефон, пододвинул его поближе к себе и набрал свой рабочий номер. Услышав в ответ голос Бокова, даже обрадовался.

– Привет, кофе дуешь?.. Я скоро буду!.. Да, полный порядок, поздравил! Ну все, жди!

Он положил трубку, некоторое время даже не мог встать со стула, заныло в спине – так сильно, что хоть плачь. Затем стукнул кулаком по столу, решительно поднялся. Боль разом прошла. «А раз нет боли, можно идти. А раз можно идти, значит, на работу», – скомандовал себе Скачко и пошел выполнять свой приказ.

Скачко несколько часов уже сидел в камере для допросов, листая дело Анилиной. Когда открылась дверь и ее ввели в камеру, он поднял голову и приветливо сказал:

– Садитесь, Вера Петровна! Чаю хотите?

Она с иронией взглянула на него.

– У вас, я вижу, известная тактика кнута и пряника?

Услышав ответ, Скачко быстро сменил тон. Это тоже было в арсенале правил допросов. Он поймал себя на мысли, что иногда, сам того не замечая, применяет такой же стиль разговора по отношению к жене. Эмоции нахлынули, стоило подумать о том, куда делась жена, но он решительно и быстро выбросил их из головы. Откуда возникают такие мысли и эмоции, он понимал не всегда, а вот как и почему от них надо избавляться – знал твердо. И парировал сухо: