«Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949 - Марина Евгеньевна Козлова

В СВАГ постоянно занимались розысками утраченных секретных документов. Это была хроническая болезнь. Всегда была надежда на то, что пропажа как-нибудь сама обнаружится в бумажных завалах и можно будет обойтись без трибунала. В Отделе информации УСВА земли Саксония куда-то пропали тринадцать секретных документов! После долгих поисков удалось найти шесть. От начальника отдела потребовали продолжать розыск. Но он «фактически ничего не предпринял». Наверное, решил, что и так найдутся. Только после вмешательства начальника Штаба и под его нажимом была создана специальная комиссия для повторной проверки. Ей удалось найти еще два документа. Местонахождение оставшихся пяти установить не удалось. Но комиссия сочла, что два из них были отправлены в другие отделы, два других – «засекречены ошибочно» (один из этих секретных документов был даже напечатан в немецкой газете). Не нашли всего один документ. Подумали и решили, что и он «по своему содержанию не представлял секрета». Ситуация с «массовой утерей» была благополучно разрешена. Правда, за явное нежелание разыскивать секретные документы начальство отдела получило дисциплинарное взыскание329.

До конца существования СВАГ вопрос «что секретить?» сохранял для сотрудников военной администрации налет некой мистической неопределенности. Оказалось, что многие коменданты и начальники отделов УСВА стараются не утруждать себя изучением «секретного перечня» и «совершенно не уделяют внимания вопросам установления степени секретности документов, которые они подписывают»330. В то же время поток документов с грифом «секретно» стремительно рос331. Кое-кто стал секретить все подряд, на всякий случай, не сверяясь с перечнем. За это строго не спрашивали. Но тогда перечень превращался в еще одну бюрократическую бумажку, положенную под сукно. К слову сказать, тотальная секретность, создавая управленческие проблемы, сама по себе отнюдь не стала панацеей от утечек информации. «По нашим установкам мы не должны немцам сообщать о репарационных поставках, а немцы об этом знают. В земельных (немецких. – Авт.) управлениях там все знают по каждому виду поставок»332, – констатировал начальник одного из отделов на партсобрании Управления промышленности СВАГ. Откуда могли взяться у немцев подобные сведения, выступающий благоразумно уточнять не стал.

На одном из партийных собраний, заслушав доклад «О притуплении бдительности советских работников за границей», коммунисты попросили разъяснить, как именно «работать советскому человеку, чтобы не разглашать нужных сведений». Что «могут знать немецкие работники и что не могут»? Председатель собрания отбился от настырных коммунистов: «Общего рецепта для руководства в вопросах бдительности дать нельзя. Нужно в каждом отдельном случае решать особо. Иметь чутье и не просто чутье, а чутье, подкрепленное знанием марксистско-ленинской теории»333. Но чутье, а уж тем более марксистско-ленинская теория могли и подвести, поэтому вопросы «что можно, а что запрещено?» продолжали задавать. А предсказать, где именно и по какой причине тебя может ударить секретная дубина, часто было совершенно невозможно.

В декабре 1948 года неожиданно нарушителями секретности стали работники торгово-бытовых отделов земли Мекленбург. Их обвинили в разглашении секретных данных о личном составе УСВА. Оказалось, что, когда овощи и молоко из подсобного хозяйства развозили по квартирам сотрудников, немцу-шоферу выдавали список тех, кому предназначались продукты. В списке указывались и воинские звания, и фамилии с адресами. Такие же списки офицеров были и в фотоателье, и в немецких пошивочных мастерских. В списки попали сотрудники и Управления СВА, и военного трибунала, и военной прокуратуры. Было велено срочно разработать «практические мероприятия», чтобы прекратить нарушения334. Вот только какие? Воинские звания действительно называть было незачем, но что делать с «секретными» адресами и фамилиями? Зашифровать? А ключ к шифру сообщать «кодом», который менять ежедневно и вручать его только проверенным немцам с допуском на руках?

«Усерьезнивание» режима секретности затрудняло работу не только иностранных шпионов, но и самих сотрудников СВАГ. Если соблюдать все каноны секретности образца 1948–1949 годов, следовало смириться с черепашьей скоростью прохождения управленческих сигналов. Что часто и бывало. В октябре 1948 года начальник Финансового отдела УСВА земли Саксония-Ангальт Н. Л. Птухин пожаловался руководству, что не может выполнить задание, обозначенное в секретном письме. Передавать немцам содержащиеся в нем указания нельзя. Рассекретить документ тоже нельзя. Таким правом не обладал даже непосредственный начальник Птухина. В результате, констатировал финансист, «директивы являются достоянием работников УСВА» и не доведены до немецких министров335, то есть до тех, кто эти директивы должен был выполнять.

«Последнее время почти все документы стали секретными, – жаловались в начале 1948 года коммунисты Управления промышленности СВАГ. – Это дело очень сильно тормозит нашу работу»336. Объем секретной и совершенно секретной информации, с которой приходилось иметь дело сотрудникам СВАГ, впечатляет. В 1949 году более 80% входящих и 75% исходящих бумаг Штаба СВАГ имели граф «совершенно секретно» и «секретно»337. Подчиненность СНК СССР, постоянный контроль ЦК ВКП(б) требовали огромного количества отчетных документов. В 1949 году центральный аппарат должен был еженедельно отправлять в Москву только самолетом более 500 кг секретных бумаг в «постпакетах» и «тюках»338. Военная администрация задыхалась от потоков секретной документации, которая требовала особого порядка хранения, использования и пересылки.

Все прекрасно понимали, что с секретностью не шутят. Но попробуйте работать оперативно, исполняя все секретные ритуалы. Упрощенно говоря, сотрудник СВАГ постоянно стоял перед выбором: соблюдать все правила секретности или работать эффективно. Ответственный подход к службе толкал на поиски оптимального варианта. Проверки секретного делопроизводства проводились раз в месяц, иногда и реже, и к ним можно было подготовиться, а начальство требовало результата каждый день и взыскивало за задержки. Добросовестные работники, просчитав вероятности, вполне могли прийти к заключению: проще работать быстрее, если обходишь некоторые правила секретного делопроизводства.