Рыжий дьявол - Михаил Демин

В конце концов я выкрутился. Но далось мне это нелегко. Пришлось долго объяснять, что я — чиновник особый, занимающийся не политикой, а литературой. И интересуюсь местным фольклором просто как поэт. И собираю его для себя лично…

Для вящей убедительности я даже показал им старый номер газеты с опубликованными там моими стихами, а затем прочел новое стихотворение — из хакасского цикла:

И по мере того как я декламировал, лица хакасов становились мягче, добрее. Угрюмая настороженность сменялась медленными улыбками. Я заметил: стихи им понравились. Ведь речь здесь шла об их земле! И еще я заметил: они помаленьку начали верить мне… И тут я мысленно возблагодарил Господа Бога за то, что Он послал мне дар поэта! Ведь в самом деле, не будь я стихотворцем, как бы я смог иначе убедить хакасов в том, что я человек неопасный, чиновник с душой?..

Потом опять мы выпили. И снова начался разгул. Когда пляска кончилась, мы вышли с переводчиком покурить и проветриться.

Присев возле юрты на корточки, я сказал:

— Вообще-то я очень люблю легенды и сказки. И, знаешь, верю им… Ну и вот, по поводу этой вашей песни… В ней говорится о черных березах… Но где они росли? Скажи, они действительно были?

— Были, — устало, сонно пробормотал Никола.

— Где же? — допытывался я.

— В горах.

— А что это за горы?

— Абаканский хребет.

— И огнепоклонники? — я вдруг вспомнил давний мой разговор с шофером. — Они тоже реальны? И тоже там водятся?

— Тоже… Там, вверху, чего только нету! Только смотри, не сверни себе шею по дороге. Одному по тем местам шляться рискованно.

И он, прищурясь, посмотрел на запад, туда, где на фоне желтого заката виднелись черные крутые гребни гор.

И на следующий день, распрощавшись с хозяевами, я отправился вверх — на закат.

Я отправился вверх, на закат. И постепенно мне открылся дикий сумрачный мир хвойных зарослей, буреломов, путаных охотничьих тропинок. По ним надо было двигаться осторожно, по большей части ведя коня в поводу. И так я и шел, плутая в зарослях, ночуя где придется. То под открытым небом, то в редких туземных стойбищах.

Никола был прав, говоря, что одному по тем местам шляться рискованно… Одинокого путника в южной тайге ожидают всевозможные сюрпризы. Особенно ночью. Особенно — во время сна!

Там водится лукавый зверь из породы куньих — росомаха. В облике ее есть что-то от небольшого медведя, хотя хвост не медвежий — длинный и лохматый. А спина горбатая, как у гиены. Своеобразная эта таежная гиена необыкновенно зла и всеядна и уничтожает все, что может. Она самая сильная в своем семействе и, бесспорно, самая пакостная. Какая-то даже порочная… Среди сибиряков распространено поверье, что в ней живут злые духи. Росомаха не останавливается перед убийством даже тогда, когда совершенно сыта. И в этом случае она любит такую игру: подкрадется сзади, прокусит затылок и затем уходит, выев у жертвы один только затылочный мозг.

В верховьях Енисея бывали случаи, когда росомахи нападали на людей, ночующих в лесу…

И нехорошей известностью там пользуется ласка, маленькая и юркая родственница росомахи. Они принадлежат к одной фамилии. Но если первая — полный убийца, то вторая — своеобразный тихий вампир. Задушив, к примеру, кролика, ласка обычно не ест его мясо, а только лижет кровь.

Известно, что азиатская разновидность ласок гораздо активнее и кровожадней, чем европейская. Может, потому что здесь их слишком много. И на юге Сибири их считают опасными не только для птиц и кроликов, но также и для спящих путников…

Этого я, впрочем, на личном своем опыте не проверил. И слава Богу! Несмотря на всю мою любовь к приключениям, я все-таки держался настороженно. И старался как можно реже ночевать под открытым небом. А когда это случалось, засыпал лишь под самое утро.

А ведь я вообще-то не из пугливых. И тайгу уже знал достаточно. Но знал я север, а это совсем другое дело. На севере все было проще, понятнее. Здесь же обычная флора и фауна странным образом изменилась, словно бы стала чуждой, враждебной.

Человеку, засыпающему под саянскими звездами, надо помнить о многом и, в частности, — о рыси, об этом сером призраке ночи. Она бесшумно прыгает с деревьев и клыками впивается в шею, а тяжелой кошачьей своей лапой норовит ударить по глазам.

Впрочем, рысь не всегда бывает столь агрессивной и кидается на людей, в основном, лишь зимой — накануне весны…

Но это все известные животные, классические случаи. А есть здесь еще и таинственные монстры, принадлежащие к миру ночных демонов.

В сайонских и алтайских стойбищах рассказывают о каком-то странном оборотне, умеющем превращаться в огромную хищную птицу (но не в сову, а скорее — в орла). Вылетает оборотень в светлые лунные ночи. И горе тому, кто встретится с ним в такую пору. Он обрушивается на человека как черный вихрь… И рассказывают также о загадочном существе, сплошь поросшем шерстью, с волчьими ушами, но имеющем человечье лицо и передвигающемся на двух ногах. Причем появляется и исчезает он внезапно и только во тьме. И зовут этого троглодита по-монгольски Аламасом.

Водится тут и еще одно таинствснное животное по имени, «олгой-хорхой», что в дословном переводе означает «кишка-червяк». Животное в самом деле похоже на белесую, метровой длины кишку, одинаково ровно закругленную с обоих концов. Олгой-хорхой обладает способностью убивать на расстоянии. Он словно бы чем-то выстреливает во врага. Причем в этот самый момент он темнеет и сворачивается в спираль. Легенды о нем распространены по всей Центральной Азии. Это ужас монгольских пустынь. Впрочем, живет он не только в песках, но и в каменных осыпях, в глубине горных ущелий. Сайоны убеждены, что жуткий этот червяк вообще существо пещерное и не любит яркого света и выползает наружу только в сумерках. И в местных горах есть несколько ущелий, отмеченных табу. Туда нельзя заходить после заката солнца, ибо это равносильно смерти.

Что обо всем это можно сказать? Фольклорные образы бывают порой фантастичными. Но в табуированных местах люди ведь и действительно погибали! Погибали странно, необъяснимо…[17]