Тайна Тихого океана - Игорь Чубаха

— Живее, живее, твари! — хищно размахивал матово блестящим антикварным шмайссером ближайший к Евахнову конвоир. Русский, падла. Грузный, обильно потеющий и от того пуще ярящийся. Преисполненный кайфа от случайно обретенной власти над людьми. Его крик даже привлек внимание командира креолов.

Командир — поджарый, по-военному опрятный сноб в низко надвинутой военного образца фуражке, в безукоризненно отутюженных брюках цвета хаки и даже не посмевших запылиться коротких сапогах, до селе из-под прикрытых век смотревший куда-то мимо, чуть ли не на палящее солнце, удостоил горлопана ленивым взглядом небесно-голубых глаз. Надменно поморщился и офицерским стеком щелкнул себя по брючине, то ли выбивая пыль, то ли отгоняя мух.

В паре с Евахновым оказался бритый мальчик. Золотую цепочку с него уже успели хамски содрать, прикладом мальчика, чтоб не рыпался, тоже успели поприветствовать, и от нижней губы по подбородку полз вишневый червячок. Но руки им почему-то не связали. А впрочем, куда тут деться? Русским туристам, проданным в рабство…

Тот из иуд, кому достался мегафон, никак не мог натешиться:

— Внимание, внимание! Объявляю права задержанных. Вы имеете праву на добровольную сдачу припрятанных ценностей. Вы имеете право…

Сосед в плейере и маске снова протолкался сквозь толпу перепуганных людей к Евахнову. Несмотря на жару, он чуть пританцовывал. На этот раз гад вырвал из рук генерала сумку и вывалил содержимое на дорогу. Под каблуком крякнули солнцезащитные очки. Сосед вихляво нагнулся, выудил из вороха шмотья так и не надетую футболку с оскалившемся черепом, развернул и приложил к голове: похож? Потом свернул ее на голове заместо банданы от палящего солнца. В бандане и шерстяной маске он выглядел полным крейзи. Остальные вещи — коробок спичек, носовой платок, полотенце из туалета «Ила» — так и остались валяться в пыли, попираемые ногами конвоиров и пленников.

Одинокий, с лоснящимися на солнце алюминиево-мутными бортами «Ил» посреди бескрайней кукурузы казался маленьким кусочком потерянного покоя, частичкой родины, неведомо как отфутболенной в другое полушарие. Грузовые люки были распахнуты, едва слышно жужжала ВСУ,[23]и из зияющего чернотой самолетного чрева на землю летели квадратные контейнеры. На земле смуглые ребятки споро контейнеры вскрывали монтировками, вываливали на землю чемоданы, баулы и сумки, и потрошили багаж. Если не удавалось совладать с замками, в дело шли кривые ножи. Аккуратно откладывали в сторонку приглянувшееся, а остальное брезгливо разбрасывали по полосе. Подстреленными чайками падали на бетон футболки и шорты… Креолы выглядели наглыми лиллипутами, глумящимися над поверженным Гулливером.

«Ах, Гулливер, Гулливер, старая ты сволочь, — с тоской подумал Евахнов. — Значит, ты меня подставил. Ты знал, чем закончится этот рейс, и решил одним махом избавиться от лишних хлопот с расследованием. Теперь, как только выяснится, что генерал Евахнов самовольно покинул часть и отбыл в неизвестном направлении, всех собак, разумеется, повесят на него. На меня, то есть. Очень удобная версия: я был завербован, организовал нападение на У-18-Б и сбежал, едва запахло жареным. Может, еще и захват самолета впаяют. Никто искать меня не станет, а если и станет, то все равно здесь не найдет. Приговорят к „вышке“ заочно и сдадут дело в архив. Ах, Гулин, Гулин… — Генерал полной грудью вдохнул утомленный солнцем воздух и сжал зубы. На зубах заскрипела пыль.

Генералу вспомнилось, как курсантами в наряде вне очереди, определенные на кухню, они с Гулливером картошку в трех полновесных стандартных деревянных ящиках отделили от кожуры честно, а два ящика передавили сапогами и закидали очистками. И это вскрылось. Каждому объявили по десять суток губы.

— Шевели копытами! — куражно кричал ближайший к Евахнову конвоир, но доберманы лаяли еще громче, обнажая бархат глоток, слепящую белизну клыков, солнечные искры горели в пузырящейся на деснах пене.

— Мамка, яйки, млеко, текилу давай! — глумливо тянул у плененной дамы из рук баул еще один „соотечественник“. Вокруг бедер он успел обвязаться за рукава свежереквизированным карденовским пиджаком. Жена генерального директора, как дура, зачем-то цеплялась за ношу.

Далеко прогуливать колонну пленников не стали. Уже были настежь распахнуты двери одного из сараев. Их загнали внутрь. И пока глаза постепенно осваивались в сумраке и по очереди выцепляли тесанные и пробованные на зуб термитами столбы, подпирающие крышу, полоски стоящей пыли в солнечном свете из щелей и наваленные под дальнюю стену снопы сухо топорщащегося сена, Евахнов уговаривал себя оставаться спокойным, спокойным как танк. Уговоры, кажется, не действовали.

Снаружи металлически загромыхало — это вошел в паз засов. Потом клацнул ключ в замке. Генерал прислушался: ушли? Вроде уходят. Доносились неспеша удаляющиеся смешки, шорох подошв и обрывки фраз:

— А как я этого, лысого, прикладом по почкам!..

— Маску сними, морда сопреет, бабы любить не будут…

— Клево сработали, да? Честь аванса не уронили…

— Оставь пивка-то…

— И бразильских болот малярийный туман, и вино кабаков, и тоску лагере-ей…

Оставленные без присмотра пассажиры кто без сил повалился на земляной пол, кто плюхнулся на сено, кто собрался в кружок заговорщиков вокруг тесанного столба. В воздухе пахло затхлостью и сеном. И витал легко узнаваемый мускусный аромат страха.

— Господа, необходимо что-то предпринять! — плачущим голосом предложил обладатель раскатистого баса. — И немедленно! — С явными залысинами, в коротковатых брючках, хватающий других за рукава.

— Да что тут предпримешь? — поморщился уже пытавшийся сопротивляться растрепанный, в разодранной до пупа футболке обладатель отбитых почек и погладил больное место. — Вишь как они, суки… Хорошо, стрелять не начали.

— Не хочу, не хочу… Я только второй раз… Думал — отсужу и завяжу… — Этого было не разглядеть за головами и спинами. Не человек, а привидение.

— Есть среди вас мужчины, или как?! — взвизгнула, но шепотом, обладательница мужа-генерального директора. — Вас развели как последних лохов, а вы и ответить на подставу не можете! — Ее пышный бюст вздымался, будто волны, набегающие на пляж.

— Стрелять их, гадов — р-раз, и готово!

— Ответили уже. Ишь ты, фифа… Нефиг в „хилтонском“ люксе джин хлестать из минибара, а потом воду в бутылочки заливать — и еще предъявы выставлять, дескать, так и было!

— Ах ты… — задохнулась рэкетирша. — А сам-то!..

— Не хочу, не хочу, мы погибнем здесь…

— Так вы и есть тот самый Лопушанский? — заискивающе улыбнулся определенный в пару бритоголовый, участие в диспуте не принимающий.

— Ну, — цепко оглядываясь по сторонам, кивнул генерал.

— Разрешите руку вашу пожать. — Напарник смотрел на генерала почти влюбленно. На некогда белоснежной клерковской рубашке рядом с вмеру пестрым галстуком алело орденом пятно выплеснувшейся из губы и успевшей свернуться кровушки.