Великая Мечта - Андрей Рубанов

Мимо нас по коридору деловито протопал субтильный паренек в сизом, с погонами сержанта.

– Видел? – печально хмыкнула Света. – И этому мои сиськи понравились... В общем, стою, сопли вытираю, а тут мимо идет пьяный парень в дорогом спортивном костюме. Идет – глаза горят. Сигарету курит и жвачку жует.

– Юра, – угадал я.

– Смотрит на меня и спрашивает: «Девушка, вы с моря?» Я говорю: «Нет». А он: «И я не с моря. Давайте поебемся с горя...» Хотела я ему глаза выцарапать, но в итоге через два дня к нему переехала...

Дверь кабинета открылась, и некто сильно переутомленный назвал мою фамилию.

Я вошел. Поздоровался. Обитатели кабинета, трое, не отреагировали. Один, глядя мимо, произнес:

– Паспорт.

Внимательно сверив мою физиономию с фотографией и медленно перелистав документ – все страницы, включая пустые, – он спрятал его в ящик стола, обратным движением руки вынул лист бумаги и негромко зачитал.

Казенное постановление гласило, что я арестован на трое суток по подозрению в совершении убийства.

Опера беспрерывно курили. От кислого дыма у меня слезились глаза и першило в горле.

– Это ты его убил.

– Я не убивал.

– А кто же тогда его убил, если не ты?

– Я не знаю.

– Что значит «не знаю»? Он же был твой друг?

– Был.

– Значит, ты про него знаешь все.

– Не все.

– Хорошо. Не все. Но кто убил – ты знаешь. Убил либо ты, либо тот, кого ты знаешь. И за что убили – тоже знаешь. А мы – досконально знаем всю вашу публику. И тебя, поганого урода, видим насквозь. Такие, как ты, нам хорошо известны. Все, что ты нам тут скажешь, мы уже слышали тысячу раз. «Не знаю», «не помню», «не в курсе», «я не убивал»... Говори, зачем ты его убил?!

– Я не убивал. Он был мой лучший друг. Зачем мне убивать лучшего друга?

– Тогда почему же ты не хочешь нам сказать, кто и зачем убил твоего лучшего друга?

– Мне ничего про это неизвестно.

Они сменили позы: сидящий за столом откинулся на спинку стула, сидящий сбоку закинул ногу на ногу, а тот, кто располагался напротив, полуприсев на столешницу, – отделил от нее сухой зад и наклонился надо мной.

– Не крути здесь нам тут! Иначе мы тебя закроем очень надолго! Лет на двенадцать! Тебе сейчас сколько?

– Двадцать один.

– Ну вот. Освободишься взрослым мужчиной, в тридцать три года. В возрасте Христа. Начнешь новую жизнь... Сто раз будешь думать, прежде чем поднять руку на человека. Зачем ты его убил?!

– Я не убивал.

– А кто убил?

– Я не знаю.

– Не свисти.

– Я не знаю, кто его убил. Я – не убивал.

– Хорошо. Не убивал. Тогда смотри, что получается: он был твой лучший друг – и ты не знаешь, чем он занимался? Кто были его друзья? Кто были его враги? Чем он жил, к чему стремился?

– Я не знаю.

– Так не бывает. Если бы я был твоим лучшим другом, я бы всегда находился в курсе всех твоих дел, и был бы рядом, и помогал бы тебе, а ты помогал бы мне, потому что мы доверяем друг другу, как никому другому! Потому что мы – друзья. Потому что мы – близкие. Я что, неправ? А? Неправ?

– Я не убивал.

Сидящий сбоку сильно ударил меня кулаком в плечо.

– Хватит! Что ты заладил, как попугай? По тебе и так видно, что ты не убивал. Кого ты, вообще, способен убить? Ты же не мужик, а фуфло. У тебя духу не хватит даже вшу убить на собственной жопе. То, что убил не ты – на твоей роже нарисовано... Ты слабак, говно... Но ты, сука, если сам не убил – знаешь, кто это сделал!!!

– Не знаю.

– Знаешь. По глазам видно. Зачем мне в глаза не смотришь?

– Мои – болят. Слишком много дыма. Сидящий сбоку снова сменил ногу. В милицейском институте он, безусловно, имел твердый высший балл по теории допроса. Он исполнял то доброго следователя, то злого, переходя из одной роли в другую без видимых усилий: то угрожающе пыхтел и сверлил меня глазами, то наоборот – отечески возлагал длань на мой загривок, полусжимал-полупохлопывал, – поощрял.

– Может, в туалет хочешь сходить?

– Нет.

– А то сходи, пописай. Когда страшно – всегда ссать охота... По себе знаю.

– Мне не страшно.

– Чего же, твою мать, ты тогда трясешься, как профура?!

– Нервничаю.

– Ты врун и говно. Плохой человек. Нечестный. Мы тебе не верим. Откуда у тебя машина? И кожаная куртка? Где ты работаешь?

– Везде.

– Понятно. И все-таки: откуда машина?

– Заработал и приобрел на заработанное.

– Где заработал?

– Я журналист. Профессиональный. У меня пятьдесят опубликованных статей.

– Не свисти. В наше время журналисты девятый хер без соли доедают. Сколько стоит твоя машина?

– Семьсот долларов.

– Журналисты таких огромных денег не зарабатывают. Ты, дружище, – очень мутный хлопец. Нехороший человек. А возможно, и убийца. Зачем ты его убил?

– Я его не убивал.

– А где ты был, когда его убили?

– Я не знаю, когда его убили. Я распрощался с ним в девять вечера, обратно вернулся – в час следующего дня. Стало быть, умертвили – именно в этот промежуток времени...

Опера изменили выражения лиц. Теперь они внимательно слушали.

– Кладов был очень осторожный. Без предварительного телефонного звонка я к нему не входил. Незваному гостю он вообще не открывал дверь. То есть в момент убийства в квартиру вошел кто-то, ему знакомый. А следом – еще не менее чем трое. Юра был парень крепкий. Осторожный и ловкий. В молодости штангу тягал. Год в тюрьме отсидел. Умел за себя постоять. Где-то большой романтик, но при этом – лишенный всяких иллюзий... Понимаете?

– Говори, говори.

– Убить такого быстро и тихо – нужна целая банда...

– И что это была за банда?

– Не знаю.

– Знаешь. И врешь. Это плохо. Это твоя ошибка. Это тебе большой минус. Сейчас мы все поедем к прокурору. Заметь – уже седьмой час вечера. Нас дома ждут жены и дети. Но мы поедем не по домам, а к прокурору. Чтобы получить санкцию и закрыть тебя на тюрьму. Будь уверен, прокурору твои показания не понравятся. Видно, что ты врешь.

Сидящий сбоку включил доброго следователя: снова по-свойски хлопнул меня по плечу и заулыбался.

– В принципе, мы понимаем, что ты не убивал. Мы – за тебя. Но, видишь ли, прокурор может подумать иначе. И выпишет санкцию на твое содержание под стражей. Тогда тебе светит минимум год под следствием. Потом еще год – суд. Даже если убил не ты, а кто-то другой – два года будешь гнить. Два года, парень! Сейчас – снимаешь ремень, вытаскиваешь шнурки и идешь в камеру. Вечером приедет конвой, вывезет тебя на Бутырку. Или – в Матросскую Тишину. Если, конечно, ты прямо сейчас не скажешь, кто убил...