Печаль на двоих - Николь Апсон

Сестры Мотли продолжали беззлобно пикироваться, а Джозефина, наблюдая за Лидией и замечая, что лицо ее то и дело грустнеет, чувствовала себя все хуже и хуже. Если она здесь хоть ненадолго задержится, то скорее всего не выдержит и, потихоньку уведя Лидию из зала, расскажет о своем разговоре с Мартой, что, пожалуй, только усугубит ситуацию.

— Боюсь, что мне пора, — дождавшись паузы в перебранке, сказала Джозефина. — Завтра с утра снова приниматься за губительниц младенцев, так что надо идти домой.

— Но ты не уйдешь так рано? — всполошилась Леттис. — Ты ведь дождешься десерта?

— Нет, не дождусь, но обещаю, что завтра загляну в студию посмотреть на свой наряд. Арчи уверял меня, что его стоит примерить. Так что до завтра. Около трех, хорошо?

Женщины кивнули в знак согласия и отпустили ее без всяких дальнейших возражений. Выйдя на улицу, Джозефина облегченно вздохнула и бросила взгляд на окно Арчи, но свет в нем не горел. Огорчившись, что его нет дома, она пошла по Мэйден-лейн в надежде, что ей повезет и удастся поймать такси на Бедфорд-стрит, но не успела пройти и нескольких шагов, как ее кто-то окликнул.

— Я просто не могла отпустить тебя, не поговорив, — догоняя ее, сказала Леттис. — Ты весь вечер сидела расстроенная. Джозефина, что случилось? Ты поссорилась с Арчи?

— Вовсе даже нет. Просто я не ожидала увидеть сегодня Лидию, и получилось как-то неловко.

— Боже мой! Ты знаешь что-то о Марте, верно? Она связалась с тобой?

Джозефина кивнула.

— И судя по твоему виду, она не готова к счастливому воссоединению?

— Нет, еще не готова. А может, и вовсе его не захочет.

— А ты не думаешь, что стоит сказать об этом Лидии?

— Стоит, но сначала я должна тщательно продумать, что именно ей сказать.

— Ты всегда нравилась Марте, правда же? — Леттис пристально посмотрела на Джозефину, и та поняла, какие мысли промелькнули в голове у ее подруги, однако у Леттис хватило такта ни о чем ее больше не расспрашивать. — Я уверена, ты сама во всем разберешься. Но если тебе понадобится помощь, ты знаешь, где меня найти. И никому больше знать об этом не нужно.

Джозефина благодарно улыбнулась.

— А что ты скажешь остальным? Они ведь захотят узнать, с какой стати ты пустилась за мной вдогонку.

— Не захотят. Они думают, что я нашла под столом твою перчатку. — Леттис нежно сжала руку Джозефины. — Все уладится. Увидимся завтра.

Когда Марджори пришла в себя, то поняла, что лежит на полу в мастерской. Главное освещение в студии оказалось выключено, и свет исходил только от лампы на столе Хильды Ридер. Марджори было ужасно холодно, и она попыталась сесть, но тело ее отяжелело и к тому же головокружение и тошнота настолько мучили ее, что удалось присесть лишь на несколько секунд. Голова Марджори упала на дощатый пол. Она молча лежала на спине, ожидая, что неприятные ощущения вот-вот пройдут, и пыталась понять, что с ней случилось. В комнате было так тихо, что Марджори решила, будто уже никого нет, но ее заблуждение длилось недолго — где-то послышался шорох, словно из бутылочки высыпали таблетки, и, прислушавшись повнимательней, она поняла, что кто-то вкрадчивыми шагами бродит по комнате. От этих неспешных шагов сердце ее сжалось. И Марджори снова потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, то смутно почувствовала, что над ней кто-то склонился, и тут же этот кто-то схватил ее под мышки и, как инвалида, потащил к столу главной закройщицы. Ее резко водрузили на стул и куском материи завязали за спиной руки. Марджори попыталась было сопротивляться, но язык ее едва ворочался и из гортани вырывались лишь странные, незнакомые ей самой звуки. Лицо и ладони покрылись холодным потом, и хотя она поначалу сообразила, что этот пот выступил из-за того, что ее чем-то одурманили, девушке тут же стало казаться, будто дело вовсе не в дурмане, а в страхе, который медленно, но неотвратимо расползался по всему телу. Марджори отчаянно пыталась осмыслить происходящее, но между ней и лампой пролегла тень, и лишь когда эта тень отодвинулась в сторону, девушка поняла: то, что ей сейчас пришлось пережить, ничто по сравнению с тем, что ее ожидало. Свет от лампы падал на иглу, но не на тонкую, какие обычно лежали на столе Хильды Ридер, а толстую, рогожную, знакомую Марджори по тюремным временам. Рядом с иглой — по-прежнему в коробке — лежал купленный ею утром стеклярус. Коробку неторопливо подняли, открыли, и снова послышался тот самый звук, который она приняла за пересыпание таблеток, и Марджори в ужасе увидела, как перед ней на стол выплеснулась россыпь острых черных стекляшек.

Ожидание казалось невыносимым и облегчалось лишь тем, что она была безумно измождена. Больше всего ей теперь хотелось лечь и впасть в забытье, но Марджори привязали к стулу, а еще теплившееся в ней стремление выжить подсказывало, что она не должна терять сознание. Дышала Марджори теперь глубокими прерывистыми вздохами, и все же решила попытаться взглянуть этому кошмару прямо в лицо. То был ее последний вызов судьбе.

Руки, коснувшись ее лица, вдруг раздвинул и ей рот и стали запихивать в него горсть за горстью стеклярус. Острие бус резало ей язык, стекло скрежетало на зубах, и рот начал наполняться кровью. Марджори пыталась выплюнуть стекло, пока оно не успело пройти в горло, но крепкие пальцы сжали ей нос, и теперь, когда она могла дышать только ртом, девушка волей-неволей проглатывала стеклярус, чувствуя, как смерть расползается по всему ее нутру. На секунду руки отодвинулись, и она смогла вдохнуть воздух, но с этим вдохом вторжение стекла только усилилось; Марджори беспомощно закашлялась, и тут же пытка началась сначала. Ее голову отдернули назад, и, яростно разрывая ткань, в кожу ей воткнулась игла, поразив такой болью, перед которой все остальное вмиг померкло. Она почувствовала, как губы прошиваются ниткой, и ее стало тошнить, но рвоте некуда было вытечь, кроме как в нос и горло. Марджори ощущала, что постепенно теряет дыхание, и ноги ее стали бессмысленно биться об пол, отсчитывая последние минуты жизни. Но не успела она еще закрыть глаза, как у нее перед лицом снова появились руки, но уже не для физических мучений. Не в силах сопротивляться, Марджори, поддаваясь движению этих рук, повернула голову вправо и в подставленное ей зеркало узрела страшное, унизительное уродство собственной смерти.

Хильда Ридер вышла из метро на Пиккадилли-серкус в мир, преображенный свежестью и светом. Снег валил всю ночь напролет, а в небесах уже затаились предвестники новых снегопадов. Хильде всегда казалось, что зима Лондону к лицу больше любых других времен года. Вот и сейчас город сиял ярким блеском морозного утра, и Хильда радовалась, что решилась выйти из спертого воздуха подземки на остановку раньше и насладиться этим утром. На улицах снег уже пал жертвой автомобилей и детских проказ, но на крышах и навесах он лежал все еще не тронутый, и окраска верхних этажей домов стала черно-серо-белой, словно эти дома отпечатали на фотографиях. И только возле неунывающих продавцов цветов, расположившихся на ступенях вокруг «Эроса», пестрели яркими красками букеты, на фоне зимнего пейзажа казавшиеся куда более ценными, чем были на самом деле.