Высшая проба. Недуг мой, свет мой - Вера Чиркова

После его подарка гости как-то заторопились, отправили домой слуг и охрану, в которой больше не было нужды и потянулись к выходу в сад. У крыльца уже зависла сфера, поблескивающая льдом в свете разгоравшихся фонарей. И лишь в этот момент к нам шагнул Недвин.

– Спасибо, – заявил он с чувством, – на таком замечательном празднике я еще никогда не был. Яна такая теплая… как солнечный лучик. Храни её Хирд. А это мой подарок.

Он протянул мне серебряное колечко, на вид самое обычное и даже простоватое. Ни камушка, ни чернения или зернения. Лишь незамысловатый орнамент.

– Оно позже разделится, будет два, – пообещал принц, – это защитный артефакт. Я не знаю точно всех его возможностей, проверите сами.

– Недвин… – не захотела я отделываться вежливой благодарностью, – я очень тронута твоим даром, но я – адапт, и мое ремесло – защита. Мне под силу сделать щиты, которые не берет самый мощный огонь. Может…

– Нет, – решительно отказался он, – оно уже ваше. Но если можно приехать к вам в гости…

– Конечно, – твердо объявил Хирд, – мы всегда будем тебе рады.

– Спасибо… – на лице молодого принца сияла счастливая улыбка.

– Это была проверка, – едва слышно шепнула мне королева-мать, – ему обычно не отказывают, но редко кто радуется чистосердечно. Теперь о делах, столовую горничные привели в порядок, кухарку пришлю утром, ко второму завтраку. Или попозже?

– Нельзя, я обещала прийти. Она будет ждать.

– Ты права, – матушке никогда не нужно было долго объяснять, о чем речь, – тогда держи, это на втором этаже, там убрано.

Она сунула мне в руку ключ и последней шагнула в сферу. Через миг призрачное облачко растаяло в быстро темнеющем небе.

– Что она дала? – небрежно справился Хирд, запирая входную дверь в дом, которому было суждено стать нашим первым семейным жилищем.

– Ключ от спальни, – честно ответила я, и вспомнив, как прежде мы сражались за лучшую комнату в каждом временном пристанище, невинно добавила, – и достанется она первому.

И, еще не договорив, ринулась к лестнице. Хирд мчался следом, почти догоняя, и чтобы его задержать мне пришло в голову бросать куски кокона, бывшие недавно праздничным нарядом. Хризантемы из венка и серьги герцога почти не задержали, зато в накидке он запутался на целых две секунды, и я успела проскочить поворот. Но в коридоре второго этажа он снова приналег, и в ручку спальни вцепился почти вместе со мной.

– Ничья, – возвестил, задыхаясь от смеха, – отдавай ключ. И запомни, теперь за право жить в этой комнате я сожгу любую дверь. А нужно будет – и дыру в стене пробью.

– И запомни, – поддразнила я, – ничего такого страшного делать не требуется. Нужно просто сказать волшебные слова…

– Какие? – ключ провернулся в двери, и мы дружно протиснулись внутрь.

– А ты не знаешь?

– Знаю… – серьезно кивнул он и щелкнул засовом. – очень много… и все они о тебе, свет мой.

Альяна:

– Может, не пойдем, свет мой? – щекотал ухо нежный шёпот.

– Пойдем, – упрямо отрывая голову от подушки, заявила я, – она и так сердита… не нужно добавлять обид.

– Тогда одевайся, – пряча огорчение, велел муж, – я сделаю взвар.

– Там кухарка пришла, – я пошлепала в купальню шатаясь и зевая, – я ей дверь открывала.

– Лапой? – уточнил он, споро, по-воински натягивая одежду.

– А чем еще? – зевнула в последний раз и рухнула в прохладную купель.

Наверное, правильно делают селяне, справляя свадьбы осенью, когда все основные работы уже переделаны и две пары молодых здоровых рук вполне можно освободить декады на три от хозяйственных хлопот.

Горячий чай и пончики с липовым медом примирили меня с необходимостью ехать во дворец, а ожидавшая у ворот удобная закрытая карета и вовсе порадовала возможностью подремать несколько минуток в уютном тепле родных рук.

– Янка… – снова шепнул Хирд, – ты лучшее, что подарила мне судьба.

– Ага… – зевнув, согласилась я, – ты тоже. Только не надо ее злить, погуляй где-нибудь, пока мы разговариваем.

– А может она будет не против? – наивно надеялся он. – Ну ведь не совсем глупая? Должна же понять, что от меня больше пользы, если по-хорошему?

– Не знаю… интуиция. И Джин пару раз мельком проговорился. Скажи, почему взрослый маг, сильный ментал так ее боится? Чем она его наказывает за непослушание?

Я села прямо, поправила волосы, прикрытые легкой шляпкой с короткой вуалеткой и придирчиво оглядела новое платье и перчатки. Вроде все требования местного этикета соблюдены, почему же мне кажется, что я чего-то забыла?

– Хирд! А я не должна принести ей какой-нибудь подарок? Цветы, например?

– Подожди минутку, – выглянув в окно попросил он и вскоре остановил карету, – я быстро.

Он действительно вернулся очень скоро и вручил мне две ажурные хрустальные шкатулки с крышками. Одна была величиной с толстый фолиант с картинками и в ней лежало несколько роскошных розовых лилий. А вторая – совсем маленькая, и за ее прозрачной крышкой скромно пряталась многолучевая серебристо-белая звёздочка прелестного цветка, украшенного в центре короной из вычурных шариков.

– Это тебе, свет мой, – нежно коснулся моей щеки Хирд. – мне хотелось притащить сюда всю лавку… но я удержался.

– И правильно сделал, – похвалила я, понюхав цветок и спрятав его в карман кокона, – этот самый лучший.

Потому что напоминает о нашем походе в прибрежные скалы Шарвы, где мы искали логово горной рыси а нашли кустик эдельвейсов. И несмотря на то, что цветочки понравились нам обоим, сорвали только два, для матушки и Риэллы.

Возле ворот нашу карету встретил настороженный Джин, окинул нас пристальным взглядом и скорбно поджал губы.

– В ближайшие три года мне на островах лучше не появляться.

– Езжай в Резвилл, – спокойно парировал Хирд, – мы с Яной собираемся там пожить. И для тебя всегда найдется удобная комната.

– Иди уже… – устало буркнул ментал, – тебя твой дикарь ищет. А нас ждут в беседке.

Я увидела ее издали и пока дошла, разглядела в подробностях. Хорошо сложенная, не худая, но и не толстая дама в светло-лиловом батистовом платье с множеством меленьких оборочек на рукавах и подоле, с идеально причесанными пшеничными локонами и страдальческим взглядом зеленоватых глаз.

Почему-то не вызвавшим во мне особого сострадания. Никак не верилось, что можно двадцать лет неустанно переживать о пропавшем ребенке, если за эти годы родились и подросли другие дети.

Но говорить этого вслух, разумеется не собиралась, желая сначала познакомиться поближе.