Прощу, когда умрешь - Владимир Колычев

Тимофея вызовут не скоро, он в конце списка. Огарков побывал у «кума» раньше его.

– Вот урод, нашел кого закозлить! Совок возьми, веник, бумажку с пола... Может, ты, начальник, этот веник себе в жопу засунешь? А то ведь я и помочь могу! Так и сказал! Ты чо, Михайла, не веришь?

– Да верю, не вопрос. Я сам так побоялся сказать, врать не буду, но веник точно не взял, – поспешил заверить его тощий мужичок с большой как у рахита головой.

А Тимофей Огарку не поверил. Не мог он такого куму сказать. Хотя веник, скорее всего, не взял.

– И тебе, Шаповал, веник в жопу засуну! – рыкнул Огарков. – Если узнаю, что ты скозлился, я тебя, падлу, на флаги располосую!.. Хотя ты уже козел, гы-гы!..

Тимофей не участвовал в разговоре, даже глаз не открывал, но представил, как Шаповалов жалко вжимает голову в плечи. Хотел он приструнить Огаркова, но быстро понял, что не по его весу эта штанга.

– Феоктистов!

Ну, вот и настала его очередь.

В кабинете начальника его ждал тот самый майор из оперчасти. Форма с иголочки, отглажена, и сам он сияет как медный пятак. На Тимофея он смотрел хмуро. Недовольство его не показное, потому что офицеру до чертиков надоело возиться с заключенными, он устал, ему хочется домой, к семье, к телевизору, но приходится заниматься делами. К тому же он действительно суров, ведь заключенный для него ничто. Он безоглядно уверен, что стоит гораздо выше Тимофея по своему статусу, потому не видит ничего зазорного в том, чтобы смотреть на него спесиво. И строго. В этой внешней суровости есть что-то искусственное, конвейерное, ведь Тимофей для него всего лишь следующий по списку; сейчас он его отработает и возьмется за другого.

Тимофей представился по полной форме, когда зашел в кабинет. Майор смотрел на него сосредоточенно, но выслушал рассеянно.

– Фамилия?

– Я же сказал.

– Фамилия!

– Феоктистов Тимофей Анатольевич...

– Черт!

Из рук майора вывалился карандаш, стукнулся о стол и упал на пол прямо под ноги Тимофею.

– Подними, – потребовал кум.

– А смысл?

– Не понял.

– Да смысла не вижу. Это же карандаш, от удара грифель сломался, теперь всегда вываливаться будет.

Тимофей был далек от мысли, что мент устроил ему провокацию, как это делают зэки, пытаясь подловить на ошибке неопытного новичка. Но карандаш поднимать не стал.

– Лучше новый купить, – заключил он.

– Умный?

– Не дурнее других...

– Что там Хохлов вам говорил? – как бы невзначай спросил майор.

– Какой Хохлов? – изобразил удивление Тимофей.

– Хохол кличка.

– Не знаю такого.

– Знаешь. Он к вам на улице подходил, агитировал.

– Да? Не заметил.

– Правильного из себя изображаешь? – хищно сощурился мент. – Арестантская солидарность?

– Да нет, просто в чужие дела не лезу. Я сам за себя. Если я план там не выполню, ругайте, наказывайте, я не против. А за других не спрашивайте, другие меня не колышут...

– План не выполнишь?

– Ну да, у вас же здесь промка, работать надо.

– Надо.

– Я не отказываюсь работать.

– Еще бы ты отказался...

– Я простой мужик, мне до блатных дела нет.

– Зато им до тебя есть дело... Образование у тебя какое?

– Высшее.

– В армии служил?

– Там же в личном деле написано.

– Я спрашиваю, в армии служил?

– Да, в спортроте.

– Спортсмен?

– Да, боксом занимаюсь. Мастер спорта.

– Отлично, такие люди нам нужны. С высшим образованием, с четкой жизненной позицией...

– Это вы о чем, гражданин майор?

– О том, что блатных у нас в зоне мало. Хохол просто хорохорится, воровскую масть тут изображает. Не котируются у нас воры. Но беспредела хватает. Режим у нас общий, профессиональных, так сказать, уголовников мало, но масса всякого другого сброда. Вроде Огаркова. Под блатных косят, права качают, слабых под себя подминают. В общем, бороться с такими надо. Все они мелко плавают, но их много, а сил у нас мало, потому и существует секция дисциплины и порядка...

– Я вас понимаю, гражданин майор, вам порядок в колонии нужен, чтобы простым зэкам хорошо жилось. Только я красную повязку носить не буду.

– Ты же далек от блатной романтики, Феоктистов.

– Далек. Но стукачей со школы не люблю.

– При чем здесь стукачи? Не надо ни на кого стучать. Я сам буду сообщать тебе информацию, а ты будешь действовать, наводить, вернее, поддерживать порядок. Через два года выйдешь по условно-досрочному освобождению. Такая перспектива тебя устраивает?

– Нет, я лучше на стройке, ударным трудом...

– Какая стройка? Нет у нас никакой стройки. Хотя цех строительных материалов мы открыли... И еще цеха есть – ремонтно-механический, металлоконструкций, деревообработка... Какое у тебя, говоришь, образование? Техническое, гуманитарное, что там у тебя?

– Техническое. На электромеханическом заводе работал, инженером.

– Что производили?

– Дизельные электростанции.

– Есть у нас своя электростанция.

– Работает?

– Да вроде бы... Значит, в секции дисциплины и порядка работать отказываешься?

– Однозначно.

– Но на ударный труд настроен?

– Вроде того.

– Что ж, так и запишем... Следующего давай!

Тимофей вернулся в спальное помещение и напоролся на ехидно-пытливый взгляд Огаркова.

– Ну, чо, веник поднял?

– Не было никакого веника, – спокойно, без нервной вибрации отозвался он. – Ты вроде бы его куда-то затолкал, да?.. Майор просил, чтобы ты зашел, вытащить помог...

Вроде бы в шутку он это сказал, с безобидной иронией, но бузотеру это не понравилось.

– Я не понял, ты что, прикалываешься? – зло сощурился он.

Тимофей ничего не сказал, он посмотрел на Огаркова как на своего соперника по рингу. Страха во взгляде не было, только холодный расчет на уничтожение, замешенный на безоговорочной уверенности в своих силах. И это подействовало на Огаркова обескураживающе. Он не собирался признавать своего морального поражения, даже презрительно скривил губы, глядя на Тимофея, но агрессивности в нем поубавилось.

Шаповалова вызвали в кабинет, начальник оперчасти продержал его там целый час. Огаркова это не разозлило, но повода придраться к мужику он не упустил.