Беззвездное море - Эрин Моргенштерн

– В самом деле? – вслух говорит он.

Вздыхает, делает шаг назад. Под ручкой – замочная скважина, и, как это ни глупо, Закери наклоняется в скважину заглянуть. Там другая комната, за дверью, уж это-то очевидно, но ничего, кроме того, что там что-то движется, не понять.

Закери садится на пол, тот из полированного камня, и сидеть на нем неудобно. Сидя на полу, видно, что камень выношен по центру дверного проема. Много людей входили и выходили в эту дверь до него.

Очнись! – велит ему голос в голове. – Обычно ты справляешься с такими вещами.

Закери встает, оставив на полу чешуйки золотой краски, и направляется осмотреть комнату.

Рядом с лифтом есть кнопка, полуутопленная в мрамор и в тот похожий на медь металл, с которым мраморная облицовка соединена. На кнопку Закери нажимает, никакого результата не ожидая, и так оно и выходит. Кнопка не загорается, лифт молчит.

Он осматривает другие стены, те, в которых дверей нет, и эта идея себя оправдывает.

Посреди первой стены, на высоте окна, обнаруживается ниша. Ее не разглядеть даже с нескольких шагов, так сливается она со стеной, сочащейся светом. Внутри ниши находится углубление, похожее на чашу, как будто это настенный фонтан без воды, стенки чаши изогнуты внутрь, а основание плоское.

В центре чаши лежит маленький черный мешочек.

Закери поднимает его. В том, как он ложится на руку, есть что-то очень знакомое. Под мешочком оказывается одно слово, вырезанное по камню.

– Что за шутки! – восклицает Закери, вытряхивая содержимое мешочка себе на ладонь.

Шесть игральных костей классической, кубиком, формы, вырезанные из темного камня. На каждой из сторон – не точки в разных количествах, а символ, выгравированный и золотом обведенный. Один кубик он рассматривает со всех сторон, чтобы распознать все символы. Пчела, меч и ключ уже знакомы, но есть и другие. Корона. Сердце. Перо.

Отложив мешочек в сторону, Закери хорошенько встряхивает кости перед тем, как выбросить их в каменную чашу. Укладываются они так, что все символы – одинаковые. Шесть сердец.

Он едва успевает понять это, как основание чаши проваливается, и кости вместе с мешочком исчезают.

Не тратя времени на то, чтобы проверить, открылась ли дверь, Закери сразу идет к противоположной стене и нимало не удивляется, найдя там точно такую же нишу.

Внутри нее – маленький стаканчик на ножке, рюмка, того рода, из которых пьют сердечные капли или ликеры, прикрытая стеклянной же крышечкой, какие бывают на некоторых, позатейливей, чайных чашках.

Закери поднимает рюмку. И снова под ней оказывается вырезанное по камню слово.

В рюмке немного жидкости медового цвета, с глоток, не больше.

Закери снимает крышечку с рюмки, кладет ее рядом с резной инструкцией. Подносит рюмку к носу. Запах сладковатый, как у меда, но еще заметны нотки флердоранжа, ванили и специй.

Поневоле вспомнив вычитанные в сказках предостережения насчет того, что в подземном мире ни в коем случае не следует ни пить, ни есть, Закери чувствует вдруг невыносимую жажду.

Да и вообще складывается сильное ощущение, что иначе вперед не продвинешься, что другого пути нет.

Одним глотком осушив рюмку, он ставит ее на дно чаши. Выпитое вкусом подтверждает все, что подсказывал запах, но кроме того, там присутствуют еще оттенки абрикоса, гвоздики и сливок – не говоря уж об очень, очень приличной доле алкоголя.

Он сбит с толку ровно настолько, чтобы еще раз подумать об относительной глупости всей затеи, но едва рюмка падает в свою бездну, как равновесие восстанавливается. В голове у него, в которой до того что-то бухало, кружилось и клонило в сон, теперь прояснилось.

Закери возвращается к двери, и на сей раз, когда он поворачивает дверную ручку, она поддается, замок клацает, и путь перед ним свободен.

Помещение, открывшееся за дверью, похоже на кафедральный собор. Высокий обширный свод выложен сложным узором из керамической плитки и разделен нервюрами, если это, конечно, нервюры. Опирается свод на шесть внушительных колонн, также выложенных узорами, хотя здесь и там, чаще внизу, плитка отбита и выставлен напоказ голый камень. И пол устлан плиткой, крайне, до основания, изношенной, заметно вытертый прямо у ног Закери, равно как и по периметру круглого зала и около других входов. Да, здесь еще пять входов, не считая той двери, в которую он вошел. Четыре, арочные, по разные стороны ведут в неосвещенные помещения, и строго напротив находится высокая деревянная дверь, слегка приоткрытая. В щель скудно просачивается свет.

Много люстр, некоторые висят как придется, на неподобающей люстрам высоте, тогда как другие лежат на полу тускло светящимися кучками из металла и хрусталя, некоторые из лампочек перегорели.

Основной источник света наверху – вовсе не люстры, а скопление пылающих глобусов в путанице медных колец и прутьев. Запрокинув голову, Закери умудряется на концах прутьев разглядеть руки, человеческие руки, отлитые из золота и указующие какая куда, а керамическая плитка над ними складывается в узор из цифр и звезд. Из центральной точки свода свисает цепь, оканчивающаяся маятником, который медленно и тяжко качается в нескольких дюймах над полом.

Возможно, вся конструкция представляет собой модель вселенной или же часы какого-то рода, но как в них ориентироваться, голову сломишь.

– Эй, кто-нибудь! – взывает Закери.

Из какого-то из неосвещенных пространств раздается скрипучий звук, словно там медленно открывают дверь, но более ничего не происходит. Он обходит зал по периметру, заглядывая в проходы, заполненные книгами, те стоят на длинных извилистых полках, стопками лежат на полу. В глубине одного из проходов он встречается взглядом с парой светящихся изумрудом глаз, но стоит ему моргнуть, как глаза исчезают.

Вернувшись то ли к вселенной, то ли к часам, чтобы взглянуть на эту затею с другой точки зрения, он замечает, что один из прутьев поменьше движется в лад с маятником, и пытается определить, нет ли у какого из глобусов луны, но тут позади него раздается голос.

– Я могу быть вам полезен, сэр?

Закери поворачивает голову так поспешно, что у него сводит шею, он морщится от боли и не может понять, почему тот, кто на него смотрит, делает это с некоторым беспокойством, реакция это на его действия, присутствие или на то и другое сразу.

Значит, кто-то тут все-таки есть. Место существует.

Это все есть на самом деле.

И тут Закери разражается истерическим смехом. Клокочущим хихиканьем, которое он тщетно старается подавить. Беспокойство на лице его визави набирает силу.

С первого взгляда человек кажется старым, возможно, из-за его кипенно-белых волос, заплетенных в длинные роскошные косы. Впрочем, пару раз сморгнув, чтобы контактные линзы милосердно позволили ему вглядеться получше, Закери склоняется к выводу, что, пожалуй, старику еще нет и пятидесяти – во всяком случае, он совсем не так стар, как можно решить, судя по его волосам. Каковые к тому же унизаны жемчужинами, незаметными, пока не поймают на себя свет. Брови и ресницы у него черные, как и глаза. По контрасту с волосами кожа его кажется темнее, чем бронзовая, а она именно такая и есть. Он в очках в тонкой оправе, которые балансируют на его длинном лошадином носу, и этим очень напоминает учителя математики, который преподавал у Закери в седьмом классе, если, конечно, причесать того пошикарней и одеть в темно-красную, вышитую золотом рясу, подвязанную сразу несколькими перекрученными шнурами. На одной руке у него несколько колец. Одно из колец, кажется, с изображением совы.