Книга узоров - Дитер Форте

Однажды воскресным днем в июне 1914 года Ивонн и Густав пешком отправились на ипподром в Графенберге, где под раскидистыми деревьями можно было прекрасно переждать жару, прогуливаясь между стойлами, стадионом и трибунами, а ставки были весьма скромными. Ивонн любила атмосферу ипподрома, а Густав находил здесь благоприятную почву, чтобы, по своему обыкновению, отпускать колкости по адресу господ в цилиндрах. Когда лошади неслись уже по финишной прямой, блестя от пота, фыркая, громко стуча копытами, по дерну дорожки, подстегиваемые публикой и кнутами жокеев, всякий раз земля дрожала, вибрировала под ногами у всех.

Вильгельмина и Вампомочь в этот момент наслаждались купанием. Они отправились для этого в купальню, которая располагалась на верхнекассельском берегу Рейна, ровно напротив Старого города, и плескались там в теплой, лениво катящей свои волны реке, отдавались на волю течения, упражнялись в невесомости. Вильгельмина, которая плавать не умела, цеплялась за скользкие, покрытые зеленоватой слизью деревянные планки бортов купальни, которые, впрочем, были не очень надежны. Вампомочь нырял прямо под нею, они визжали, кричали, смеялись просто так, от полноты жизни.

Отец Абрахам взял шахматную доску и отправился в городской парк, чтобы, как обычно, сыграть со своим другом послеобеденную воскресную партию. Но друга все не было, и он, вглядываясь в черные и белые клеточки, в фигуры, которые на них стояли, стал обдумывать разные невероятные ходы да и задремал за этим занятием и теперь, завалившись слегка на бок, спал на скамейке под старым дубом.

Всеобщее веселье и покой ничем не омрачались. Кто-то, лежа на лугу, рассказывал, что где-то на Балканах был убит некий наследник престола. Эта не очень понятная история никого не заинтересовала. Все с нетерпением ожидали стрелкового праздника в конце июля, который сопровождался народными гуляньями на берегу Рейна, это были главные события дюссельдорфского лета, требовавшие сил и выдержки, – ведь надо было маршировать, стрелять, чествовать победителя на этой жаре, при полном параде, с тяжелыми ружьями за плечами, и всякий раз опрокидывать стаканчик – за друзей, за родину, за стрелковое общество, пусть все живут и радуются, да здравствуют все.

В последний июльский день 1914 года Мария получила казенную бумагу, на которой убористо, жирным шрифтом были напечатаны слова государственной важности: «Предписание о призыве». Она отнесла бумагу на шахту, Йозеф поднялся из штольни на поверхность, постоял под душем, переоделся, пошел вместе с Марией в церковь, отстоял там длинную очередь, состоящую из примолкших мужчин, которые толпились перед исповедальней, при этом ему был слышен голос святого отца, гулко отдававшийся по всей церкви, певуче, громогласно святой отец провозглашал эту войну праведной, он говорил, что они, покорясь воле Божьей, должны принести воинскую жертву, многие из присутствующих в последний раз получили в этот день благословение и Святое причастие. Во время исповеди Йозеф слышал, как рыдали и голосили женщины в гулкой церкви так, словно умер кто-то из шахтеров: поднялся наверх, вошел в душ и умер – так бывало. Дома Мария собрала ему маленький чемоданчик, они взяли его и вместе пошли на вокзал, и Йозеф исчез в толпе других мужчин, садившихся в поезд. Он еще помахал ей из окна, но не мог различить Марию в толпе провожающих женщин, которые стояли на перроне, да и для Марии его рука слилась с множеством других – протянутые из окон вагона, они казались парящими частями единого тела, колеблющимися то влево, то вправо.

Вскоре он прислал фотографию, где был заснят в плохо пригнанной армейской форме, с печальными глазами и какой-то нерешительной улыбкой, а на обороте передавал привет. Потом приходили еще почтовые открытки, но все написано было каким-то странным, шифрованным языком, так что Мария не могла понять, где Йозеф находится.

Весенним днем 1916 года Мария получила официальное письмо, украшенное черным типографским изображением ордена Железного Креста, в котором Германский рейх уведомлял ее, что Йозеф пал смертью храбрых в Вердене за свой народ и свою Родину. Днем позже она получила точно такое же уведомление о своем брате.

Осенью того же года командир роты, в которой служил Йозеф, некий капитан, написал Марии личное письмо, в котором сообщал, что он, капитан, пережил конец света и никогда не поверит, что мир еще существует. Ибо то, что он пережил, – это была вовсе не война, это было восстание земли против людей. Он своими глазами видел, как земля, сотрясаясь от боли, поднялась во весь рост и на какой-то краткий миг вечности встала на дыбы навстречу миллионам гранат, которые в нее бросали, поднялась над людьми черной стеной, на мгновение замерла в нерешительности, а потом обрушилась на их роту, сомкнулась над головами людей там, в Вердене, где ее Йозеф и сегодня молча, выпрямившись стоит в окопе вместе со своими товарищами и только штыки торчат из земли. Его тело стало теперь частицей тех семисот тысяч тел, которые остались там, в земле, образуя единое туловище, которым когда-нибудь обязательно поставят великий памятник, и это будет надежная защита от любой новой войны. А вообще, он, капитан, на войне ослеп и теперь диктует это письмо для всех жен тех солдат, которым он приказал оставаться в окопе и держать оборону.

К тому времени Мария уже давно стояла за одним из многочисленных токарных станков на военном заводе рядом с шахтой Дальбуш, где изготовлялись гранаты, где она машинально вытачивала орудийные гильзы, которые были потом отправлены солдатам в Верден, и знала теперь наверняка, что истории и чудеса больше не помогают.

О веселье и танцах она даже не вспоминала. Жизнь определялась нормой выработки на сегодня, а гранат с каждым днем требовалось все больше и больше, по вечерам Мария добровольно вставала у плиты на общественной кухне шахты Дальбуш, где несколько женщин готовили в больших котлах надоевший всем, противный водянистый суп, обходясь без картошки, без жира, без мяса и овощей, – для голодающих стариков и детей, а также для остающихся еще шахтеров, в основном военнопленных. И поскольку все чаще в супе оставалась одна только вода, люди просто падали мертвыми на улице, тихо и беззвучно, молча и без сопротивления, или же умирали во время смены, с киркой в руках, – смерть была везде и всюду.

Ей приходилось растить двоих дочерей. В 1908 году родилась Мария, в 1909-м – Йозеф, в 1910-м – Гертруд. Йозефа, который дожил только до года и умер от судорог, незадолго до его смерти в спешке затащили к фотографу и сфотографировали с насупленным лицом на высоком детском стульчике. Фотография мальчика стояла на комоде, и вся семья на нее чуть ли не молилась. Гертруд унаследовала смешливость и легкость нрава своей матери, а Мария, напротив, глубоко запрятанную печаль и задумчивость отца. Они росли сами по себе, потому что мама разрывалась между военным заводом и общественной кухней.

Каждый день она проходила мимо гранитного постамента, который без статуи кайзера выглядел теперь голо и неприютно. Героический кайзер был переплавлен и превратился в гранаты для совершения новых героических подвигов, и, проходя мимо гранитного постамента, который, потеряв всякий смысл, казался теперь еще более громоздким, чем раньше, она смотрела не на него, а на рыжую, излучающую тепло землю и утешала себя мыслью, что ее станок придал этому кайзеру самую подходящую для него форму.