Книга узоров - Дитер Форте

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 24 25 26 27 28 29 30 31 32 ... 68
Перейти на страницу:

Возможно, в начале праздника они вели себя столь чопорно, скованно, чинно потому, что хотели доказать: между всякими там проходимцами, ленивыми оборванцами и шахтерами такая же разница, как между небом и землей. Неуклюжие, неловкие, сидели они со своими принарядившимися женами и членами семейства, говорили о шахтах, пластах, горах, напоминая князей, герцогов и графов, собравшихся на королевский прием, и вполне возможно, что на средневековых сборищах приближенные императора напивались и безобразничали гораздо отвратительнее, чем эти люди. Ведь все, кто в жилетке и с женой чинно сидел за дощатым столом, конечно, вдосталь потчевали друг друга солеными шуточками и крепчайшими напитками, но все держались приличий и замертво под стол никто старался не падать, и даже если кому-то было не избежать этого финала, то он медленно и не теряя солидности сползал на землю, приземлялся, осмотрительно сказав «Гоп!», и в целом по-прежнему продолжал вести себя прилично.

Мария все праздники проводила за танцами, а в перерывах между праздниками танцевала и пела дома, мечтала о следующем празднике и, часто уговаривала отца вечером, после работы, достать аккордеон и сыграть что-нибудь, чтобы она со своим Йозефом могла станцевать прямо в горнице.

Перед самым концом смены она приходила к воротам номер один, чтобы встретить мужа с работы, и стояла там в ожидании, всегда принарядившись, даже немного слишком, прислонясь к постаменту, на котором стоял кайзер Вильгельм I. Его отлил в бронзе некий дюссельдорфский скульптор, а какие-то неизвестные люди водрузили его на этот постамент, чтобы шахтеры, опускаясь в шахту и поднимаясь наверх, «всегда видели перед собою вдохновенный образ героического кайзера в память о его грандиозных свершениях». Сии слова провозгласил бургомистр, открывая памятник, и кайзер из-под островерхой каски грозно смотрел своими мертвыми бронзовыми глазами на каждого, кто проходил мимо, требуя усердной работы в шахте.

Днем она в задумчивости сидела у окна или в саду; если не было спектаклей в любительском театре, она скучала, если дома никого не было – тоже скучала, и ее красота, которая на сцене была столь ослепительна, увядала в суете буден, разрушавших ее, и вовсе не потому, что ей не хотелось выполнять повседневную работу, ведь она с детства была к ней привычна, а оттого, что в этой работе не было никаких неожиданностей. Белье всегда было грязным и никогда чудесным образом не превращалось в чистое, приготовление еды всегда занимало много времени, еда никогда не оказывалась на столе по мановению волшебной палочки, короче говоря, ей не хватало в жизни чудес.

Ее горизонт ограничивался копром шахты, центром этого мира, и, куда бы ни смотрели глаза, он всегда был в поле зрения, она видела его из окна спальни, из кухонного окошка, из сада, с улицы. День и ночь безостановочно крутились колеса, мелькали большие спицы, тускло поблескивая под хмурым серым небом, словно перпетуум мобиле в его неустанном безмолвном однообразии. Колеса, которые не удалялись и не приближались, которые никогда по-настоящему не двигались и, прикованные к стальной лебедке, никогда не меняли своего места, они лишь непрерывно поднимали на поверхность уголь и людей или же опускали людей под землю, колеса, которые, медленно разгоняясь, крутились все быстрее, быстрее, пока спицы не сливались в единое полотно и, казалось, уже не двигались, поэтому их самый быстрый ход выглядел точно так же, как и полная остановка; это был полный покой, прерываемый то движением влево, то движением вправо. Это было движение, попавшее в плен к самому себе, замершее время, качание маятника остановившейся жизни, которая менялась столь же мало, как и движение колес, и собственно жизнью-то она стала в беспрерывной смене труда и покоя, рождения и смерти, меняясь только тогда, когда время внезапно взрывалось и, бесконтрольное, непостижимое, бросалось вперед, если колеса, привыкшие к вечному движению туда-сюда, испуганно, рывком, останавливались и начинала реветь паровая сирена, издавая воющие, рыдающие, стонущие звуки.

Мария и без сирены все понимала. Она всем телом ощущала остановку колес. Сирена не успевала хрипло взреветь, как Мария уже мчалась к шахте, и вот, задыхаясь, высматривая кого-то глазами, она стояла у входных ворот на шахту, где ей суждено было проводить целые дни и ночи своей жизни в ожидании жизни или смерти.

15

Вильгельмина Фонтана была полна энергии; крашеные белокурые волосы высоко зачесаны, серые глаза сквозят холодом, лицо сильно напудрено, вместо бровей – две строгие черные полоски. Большую часть своей жизни она проводила восседая на маленьком табурете за прилавком магазина. Ее остренький подбородок был как раз на уровне края прилавка, а беспокойные глаза неустанно оглядывали полки с товаром, искали недостатков в ассортименте, задумчиво задерживались на фигуре охранника, блуждали по пестрому миру товаров и затем вновь изучали переполненные полки.

С улицы, сквозь заставленную товарами витрину, ее голова виднелась между серой железной кассой и сияющими медью весами, напоминая выставочный экспонат, который удачно разместили на прилавке, эдакая кукольная головка с неизменной высокой прической.

Если какой-нибудь прохожий намеревался войти в магазин, кукольная головка рывком поворачивалась, а если прохожий отворял дверь магазина и раздавался звук дверного колокольчика, то Вильгельмина поднималась с табурета во весь свой рост. Но поскольку росточка она была невысокого, а прилавок был слишком грандиозен, то и теперь видна была лишь сильно накрахмаленная белая блузка с воротом под самое горло, бесчисленные складки и рюшечки украшали тесный корсет, в котором на весь день была надежно заперта полная грудь. Затаив дыхание, пухленькая Вильгельмина с угодливой улыбкой ждала, когда покупатель скажет, что ему угодно, затем спокойно, уверенными движениями снимала товар с нужной полки, раз – и желанная вещь словно по мановению волшебной палочки оказывалась на прилавке. Если же нужное отделение на полке находилось чересчур высоко и было ей не по росту, она брала длинную палку с металлическим крючком на конце и все с той же уверенностью выуживала товар сверху. А затем оставалось только крутить ручку кассы, и она крутила ее с профессиональной резвостью и жизнерадостной энергией, черные циферки на белом фоне мелькали на маленьком табло кассы, под приятный звон колокольчика выскакивала нужная цена, сам собою выдвигался кассовый ящик, мягко утыкался в непреклонную грудь Вильгельмины, ловкие пальцы продавщицы раскладывали полученные деньги по разным отсекам ящичка, потом она локтем задвигала его обратно в кассу, цифры на табло исчезали, раздавалось мелодичное «благодарю вас», снова звенел колокольчик у дверей, покупатель удалялся, и Вильгельмина тут же занимала свое обычное место за прилавком, головка замирала в неподвижности, а глаза продолжали придирчиво оглядывать полки с товаром.

Вот так она и производила все свои движения в ритме различных звоночков, словно заводной механизм, который неизменно срабатывал при открывании и закрывании входной двери, а также при звуке колокольчика кассы, и она, как танцующая куколка, вскакивала из-за прилавка, улыбалась, кружилась, поворачивалась, совершала кругообразные движения, снова кружилась и поворачивалась, а потом вновь возвращалась на свое место в ритме все того же танца, чтобы занять прежнюю позицию и начать все сначала. Волшебный механизм, чудо торговой механики, движимое нерушимым законом: «Покупатель всегда прав». И только в обеденный перерыв можно было видеть, как эта дама-бюст, завершив прием пищи где-то в подсобном помещении магазина, сидела за прилавком и, поглядывая на улицу сквозь богато украшенную витрину, курила большую и, вне всяких сомнений, крепкую гаванскую сигару.

1 ... 24 25 26 27 28 29 30 31 32 ... 68
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?