Не говорите Альфреду - Нэнси Митфорд

– Нет. Жены не имеют права приезжать часто из-за иностранной валюты. По-моему, она была здесь летом.

– Да. Не безумие ли это со стороны Министерства финансов – то, как они толкают этих важных политиков в бордели ради нескольких фунтов, которые потребуются для того, чтобы они брали с собой жен!

– Дорогая моя! Ему шестьдесят лет, он выглядит как пустая банановая кожура и приезжает менее чем на неделю…

– Некоторые типы не могут выдержать сутки.

Начальник канцелярии действительно растянул поездку с Норти надолго. Мы с Грейс расставили цветы и украсили стол, и она уехала домой, чтобы переодеться, и только тут появилась Норти. Она будто не осознавала, что поступила скверно, и я не видела смысла в том, чтобы устраивать разнос, поскольку этот конкретный проступок едва ли имел шансы повториться. Кроме того, я хотела услышать о проведенном ею дне. После того как милые лобстеры были возвращены в среду своего обитания, начальник канцелярии велел Жерому сделать небольшой крюк, примерно в пятьдесят миль, и заехать в трехзвездочный ресторан. Там они заказали ланч, а затем отправились на прогулку по лесу. Начальник канцелярии, будучи, бесспорно, в определенном эмоциональном состоянии, потерял голову и заказал homard à l’armoricaine [65]. Когда Норти обнаружила, что так звучит французское название приготовленного лобстера, причем в наиболее жестоком варианте, то пришла в ярость. Полчаса она кричала и посылала его в Ковентри. Потом они помирились, заказали другой ланч и изрядно выпили, пока он готовился. Вернувшись наконец в Париж, начальник канцелярии, не в силах вынести расставание, отсрочил его, пригласив Норти в Нотр-Дам.

– Хотя на самом деле, – сказала Норти, – когда ты знаешь, что снаружи, то можешь легко догадаться, каким окажется внутренность, а из-за него я пропустила свою примерку у Ланван.

– Примерку у Ланван?

– Разве я тебе не говорила? Месье Кастильо предложил мне дизайнера Сесила Битона. Напряги мозги, Фанни, – Сесил Битон, то божественное платье с помпонами…

Глава 11

Наши гости собрались под пристальными взорами короля Георга и королевы Марии с портретов. Когда в посольстве созывается большой званый обед, он происходит в банкетном зале, пристроенном к первому этажу Полиной Боргезе. Пусть не красиво, но он современнее и потому не так безобразен, как зал в Елисейском дворце, терзающий призрак бедной маленькой мадам де Помпадур. Столовая восемнадцатого века на первом этаже с фламандскими гобеленами, болезненными для французского глаза, где мы обычно принимали пищу, вмещает всего человек двадцать.

Когда прибыл месье Бюссон, Филип ухватил Норти за плечо и подтолкнул к нему, сказав, что она хочет что-то объяснить. Норти отвела министра в угол, и я увидела, как она с жаром ударяется в пантомиму, отчасти добавляя французской речи, отчасти – английской, но в основном это было безмолвное шоу, сопровождаемое страдальческим выражением лица и взмахами рук. Министр выглядел озадаченным, хотя и завороженным, а потом и позабавленным. Вскоре, к моему облегчению, он расхохотался. Министр собрал вокруг себя своих коллег и бегло изложил им суть заявления Норти.

– А сейчас, – закончил он по-английски, – эти сочные ракообразные, без сомнения, уплывают к островам Менкье.

– Уплывают! – насмешливо повторила Норти. – Хотела бы я увидеть лобстера с плавниками.

Месье Беге, который всегда был брюзгливым и сделался особенно брюзгливым сейчас, когда больше не являлся премьер-министром, кисло заметил, что эти сочные ракообразные в данный момент, вероятно, увариваются в крестьянских хижинах. Для них было бы гораздо лучше, объяснил он холодным, невыразительным тоном, если бы их варили в посольстве, потому что в хижинах кастрюльки, пожалуй, меньше, а огонь слабее, и агония будет продолжительной.

Норти осталась равнодушной к данному аргументу.

– Я видела на их милых мордочках, когда они отгребали… то есть удалялись… что они больше никогда не позволят себе быть пойманными, – спокойно произнесла она.

Буш-Бонтан сказал:

– Полагаю, мисс права. Церковь запретила варение еретиков заживо: они однажды попробовали, в Испании, и даже испанские нервы не выдержали этого зрелища. Следует ли нам подвергать живых существ такой ужасной жестокости ради того, чтобы раз или два набить рот вкусной едой?

– M. le Président, je vous aime [66], – промолвила Норти.

– Взаимно.

Месье Беге выглядел как нянька, чьи подопечные зашли слишком далеко в своей глупости. Он сказал что-то месье Ю о невыносимом легкомыслии les britanniques [67]. Месье Ю, человек добродушный, ответил, что хотя он, естественно, сожалеет о потере вкусных лобстеров, но находит всю эту историю забавной, трогательной и plutôt sympathique [68]. Месье Беге завел глаза к небу. Его плечи тоже задвигались вверх, пока не стало казаться, что они никогда уже не опустятся. Он огляделся в поисках сторонника, увидел, что взор мадам Ю тоже обращен к потолку и она явно на его стороне. Они сели на диван и стали разговаривать, бросая недовольные взгляды в сторону Норти.

Прибыли Валюберы, красивые и элегантные. Я представила Шарля-Эдуара Норти и с удовлетворением заметила, что этот хорошо известный губитель женских сердец тотчас же пал жертвой ее обаяния. Похоже, вечер начался удачно; большинство гостей, если не все, были на месте и замечательно ладили друг с другом. Меня всегда поражает, как легко французская вечеринка сходит со стапеля и отплывает в открытое море. Гости приезжают, полные решимости наслаждаться, а не настроенные, как в Оксфорде, испытывать неловкость. Здесь не бывает периодов молчания, все гости находят близких себе по духу собеседников или, по крайней мере, кого-то, с кем можно поспорить. Даже неодобрение месье Беге имело то положительное качество, которое облегчает задачу хозяйки. Оно привело к оживленной беседе и перегруппировке компании.

В этот момент Норти полагалось пересчитать гостей и сообщить мне, все ли собрались. Однако она была так плотно окружена министрами, что я не могла поймать ее взгляд, дабы напомнить ей о ее обязанности. За нее это сделал подмигнувший в мою сторону Филип.

– Все здесь, – вскоре сказал он мне.

Открылась дверь. Я предположила, что это пришли объявить о том, что обед подан, недоумевая, почему именно из этой двери, а не из той, что вела в столовую. Секунду ничего не происходило. Затем, двигаясь боком, в комнате появился мой бородатый сын Дэвид, таща за собой синюю пластмассовую колыбель, за вторую ручку которой держалась девушка. Он был в вельветовых брюках, коротком шерстяном пальто с капюшоном и деревянными пуговицами, рубашке из шотландки и сандалиях поверх толстых грязных желтых шерстяных носков. Девушка была миниатюрная, светловолосая, с головой, похожей на кокон шелковичного червя, в короткой запачканной белой юбке с черным поясом, которая болталась над