1917. Кара до покаяния - Шамиль Куряев

Одним из главных факторов разложения армии стало повсеместное создание – и на фронте, и в тылу – комитетов солдатских депутатов. Надо сказать, что они были совершенно немыслимым образованием для армии (тем более – ведущей тяжёлую войну)! Однако же на протяжении марта-апреля 1917 года существование солдатских комитетов было официально санкционировано Временным правительством. То, что отмена принципа единоначалия в воюющей армии означает её гибель, «февралистов» не смущало.

С самого момента своего создания солдатские комитеты противопоставили себя традиционной военной иерархии и стремились парализовать любые усилия офицеров, направленные на поддержание хоть какой-то боеспособности частей и подразделений. Фактически – каждый комитет старался устранить командование и подменить его собой. Верховодили в этих комитетах наиболее горластые окопные демагоги. Вся деятельность солдатских комитетов была исключительно вредна для армии, с самых первых дней. Параллельно продолжающемуся развалу армии, сами комитеты всё более «большевизировались» и, соответственно, – ещё более негативно воздействовали на солдатскую массу. Получался замкнутый круг.

Но разве большевики были в этом виноваты? Традиционные обвинения большевиков в том, что они явились причиной развала русской армии, – насквозь лживы и не выдерживают никакой критики. Понятно, что большевики разлагали русскую армию изо всех сил (как того требовало их учение). Беда в том, что большевистская пропаганда была далеко не единственным – и даже не главным – фактором развала.

Развал армии начался в первые же дни Февральской революции (когда о большевиках ещё мало кто знал) и впоследствии нарастал подобно горной лавине. Известны слова генерала Деникина, произнесённые в присутствии Керенского в июле 1917 года, после позорного провала наступления «революционной армии»: «Когда повторяют на каждом шагу, что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие, а большевики – лишь поганые черви, которые завелись в гнойниках армейского организма. Развалило армию военное законодательство последних четырёх месяцев». Читай: Временное правительство.

По поводу солдатских комитетов надо сделать ещё одно маленькое замечание. Дело в том, что эти комитеты оказались столь многочисленны и многолюдны, что в русской армии сформировалась целая прослойка «профессиональных комитетчиков». Общее число членов различных солдатских комитетов и советов доходило до 300 тысяч человек! Понимали ли господа из Временного Правительства, что все эти 300 тысяч солдат и унтер-офицеров были теми же дезертирами, которые бежали с передовой?! Только бежали не в родную деревню, а на какой-нибудь корпусной съезд или в местный Совет (а то и, прости Господи, «Раду»!).

Если бы 300 тысяч «граждан солдатских депутатов» (да к ним ещё 200 тысяч «революционных» столичных запасников) использовать по их прямому назначению – отправить на передовую в качестве пушечного мяса, – полгода можно было бы воевать!

§ 3.4. Помимо чудовищных потерь от явного и скрытого дезертирства, были и другие – уже непосредственно организованные Временным правительством. Ещё при министре Гучкове было решено уволить из армии (это в разгар-то войны!) всех «нижних чинов», достигших 43-летнего возраста. В это трудно поверить, но это факт: 1 апреля 1917 года вышло постановление, согласно которому подлежало увольнению с военной службы 350 тысяч солдат и унтер-офицеров. И кто-то ещё верит в то, что Временное правительство собиралось «вести войну до победного конца»?

На этом мероприятии «народной власти» придётся остановиться поподробнее. Иной (особо дошлый) защитник Временного правительства может вспомнить, что Франция после Марнского кризиса 1914 года тоже вернула своих рабочих-металлистов с фронта в цеха. Или – вытащит из рукава два «козырных туза»: письмо военного министра Шуваева, адресованное Врио начальника штаба верховного главнокомандующего Василию Гурко, и записку 28-ми членов Особого совещания, адресованную Николаю Второму. Интересно, что автором окончательной редакции этой записки был член Государственного Совета Владимир Гурко – родной брат Василия Гурко, адресата военного министра.

Вот о чём, в частности, говорилось в этих документах конца 1916 года. Военный министр Шуваев: «Что же касается ратников призыва 1895 г., то в 1917 году эти ратники будут приближаться к 43-летнему предельному возрасту, вследствие чего, а также малой их физической годности для военной службы и настоятельной необходимости в интересах государственной обороны оставления рабочих рук не только в работающих на оборону промышленных предприятиях, но и в переживающем острый кризис (вследствие недостатка рабочих рук) сельском хозяйстве от призыва этих ратников необходимо отказаться или, во всяком случае, не призывать их ранее, чем будут проведены в жизнь все другие намеченные меры для пополнения армии более молодыми контингентами, ныне тем или иным путём не попавшими в её боевой состав».

Член Государственного Совета Гурко: «Что же касается людей старших возрастов, свыше 43 лет, то призыв их в войска, по нашему крайнему разумению, совершенно недопустим, даже независимо от того, что люди эти в своём преобладающем большинстве не явятся ни бойцами, ни даже хорошими тыловыми работниками, а лишь лишними ртами, кормящимися трудом оставшейся при мирных занятиях части населения».

Позиция Шуваева и Гурко понятна: не стоит без крайней нужды лишать тыл рабочих рук и призывать в войска лиц старших возрастов (от которых армии всё равно будет мало пользы). Но всё же о том, чтобы изъять с фронта 350 тысяч уже находящихся там – следовательно, обученных, обстрелянных, втянувшихся в боевую жизнь – солдат и распустить их по домам, речь ни у того, ни у другого автора не идёт! До такого додумались только после Февраля.

Кроме того, надо учитывать, что Россия образца 1917 года была по преимуществу крестьянской страной. Соответственно – подавляющее большинство этих безразборно, «по возрасту», демобилизованных солдат составили крестьяне (а не ценные работники военной промышленности, как то было во Франции). Поэтому данное мероприятие Временного правительства следует признать откровенно вредительским.

Так мало того! – одновременно с этим нижние чины старше 40 лет отправлялись в отпуска («на сельхозработы»). А ведь именно тогда, при попустительстве Временного правительства, по всей России начались стихийные «самозахваты» земли. Неужели военный министр Гучков всерьёз ожидал, что солдат-крестьянин, отпущенный в отпуск и попавший в родную деревню в разгар начавшегося передела земли, захочет оторваться от этого увлекательного занятия и вернуться во фронтовую мясорубку?! В то время как его сосед-однополчанин – на год-два постарше – возвращаться на фронт не обязан?

Эта частичная демобилизация означала не только очередной удар по боеспособности действующей армии, но и тяжелейший удар по тылу. Во-первых, демобилизованные и отпускники (вместе с толпами дезертиров) забивали железные дороги, мешая их нормальной работе. Во-вторых, попадая в деревню, эти демобилизованные и отпускники (опять же – вместе с толпами дезертиров) принимали активное участие в самовольном захвате земли. А зачастую – были его инициаторами! Послать в разорённую войной и взбаламученную революцией деревню сотни тысяч озлобленных, привыкших убивать солдат (имеющих весьма смутное представление о своей дальнейшей судьбе) – значило бросить горящий факел в бочку с порохом.