Непуганое поколение - Александр Лапин

Десять минут тому назад пятеро тепло, но разношерстно одетых мужиков проходили здесь, ступая след в след за егерем. И поставили его – Вовулю Озерова – у поворота на номер. Холодно. Он стоит молча, стараясь не шевелиться. Потому что егерь Владимир Иванович, небольшой, но жилистый мужичок, говорливый, готовый без конца рассказывать о жизни в лесу и жизни леса и даже ухитряющийся рассуждать об общественной жизни вообще, глядя на нее своим особенным взглядом лесного человека, сказал ему:

– Ну, тезка, смотри в оба. И не шевелись. Зверь – он видит и различает хорошо то, что движется. Поэтому задача охотника – притаиться, чтоб не услышал он тебя. И не шевелиться, чтобы не увидел. Вот твое место. Стой и гляди.

«Просто сказать. А попробуй тут в лесу постоять на морозе хоть полчаса. Околеешь небось». Володя вытоптал белыми валенками площадочку прямо перед указанным ему деревом и прислонился к мерзлому стволу, обняв ружье, прижав его холодную сталь к своей фуфайке. Бр-р!

Медленно бегут минуты в ожидании зверя. Это пока Владимир Иванович расставит всех пятерых на номера в цепь. Пока сам с собакой выйдет на загон. Околеешь тут, подтягивая варежки и чутко прислушиваясь к нереальной, неземной тишине леса…

Это отец сбил его на охоту. Заметил интерес к природе. И стал смущать: «Что ты, Володька, все бабочек да жучков разглядываешь? Книжками Даррелла всю комнату завалил. Займись настоящим мужским делом. Вот уж я зимой в заказник к другу своему поеду. Давай и ты со мной. Взрослый уж чай! Студент, будущий биолог. Пора!».

Оно и вправду сказать, все интересно ему в лесу. С детства он наблюдал за животными, знал повадки многих из них. В доме у них постоянно жили собаки, черепахи, ежи, вороны, которых больными он приносил для лечения. Но особенно любил он наблюдать за жизнью зверьков на свободе: в лесу, в поле, в горах. Как-то обнаружил место, где ловила мышей лиса, а потом неделю ходил смотреть на ее проделки.

Он прочитал о природе все, что нашел в школьной и в сельской библиотеках. Ездил даже в усть-каменогорские магазины. Добрался, кстати говоря, и до книжных полок учителя биологии, ботаники и всех прочих природных наук Аркадия Тихоновича Кочетова. Вместе организовали для младших живой уголок. Ходили зеленым патрулем в лес.

Особенное раздолье было, когда ездили на соревнования по туризму в район и область. Шурка Дубравин, Толька Казаков, Амантай Турекулов, Андрей Франк и он, Володька Озеров, там и подружились. Сбились в кучку. А он кроме всего прочего увидел такие места, такие красоты, которые многим живущим на земле и подольше его не снились. Отец и мать все пытались наставить его на путь истинный. Говорили: иди в музыкальное училище, хочешь – становись врачом. Но в конце концов так и стали склоняться к тому, что быть ему «биолухом», как в шутку называл его специальность отец.

Впрочем, что откуда взялось? Видать, где-то в их роду затаились чьи-то гены. Сами-то они люди мирные. И профессий что ни на есть животноводческих. А поди ж ты!

Так вот и стоит он теперь на просеке. Переминается с ноги на ногу. Греет в обнимку ружье. И все думает, думает о своем. Плывут облака. Плывут образы…

…Как прошлым летом ходили они на плоту по Ульбе. Приключений было! Жаль только, ребята не все. Кто в армии, кто на учебе. Пожар тогда тушили. Бушевал он на островке посреди реки. Горел сухой, стоявший плотной стеной камыш. Струйки почти невидимого огня скользили вверх. Чернели, сгибались догорающие стреловидные листья. Когда пламя достигало пушистых султанов, они вспыхивали яркими факелами.

Выскочили они на берег. И – кто за что хвататься. Он орудовал штормовкой, сбивал пламя, а Андрюха Франк поливал водой из ведра…

А пламя, как живое, тянулось к кустам шиповника, подкрадывалось снизу по траве. И в прошлогодней сухой траве окружило крупную гадюку. Огонь лизнул ее в бок. Змея сжалась, свернулась тугим кольцом, потом разжалась пружиной, куснула траву раз, другой и с бешеной скоростью забилась, завертелась на месте…

Неожиданно налетел резкий порыв ветра. Жарко дохнул пеплом на лица. Подхватил языки пламени и влепил их в ближайший куст. А с куста огненный вихрь цирковым акробатом взметнулся вверх по соснам.

Вдруг прямо из огня, высоко подпрыгнув, вылетел ослепший, обожженный ежик. Завертелся на раскаленной каменистой земле…

Чу! В заснеженном притихшем лесу раздался едва слышный звук. Пропал. Где-то далеко-далеко залаяла собака. Опять все умолкло. Тишина. Минут пять. И все повторилось. Только голоса были ближе и ближе.

«Как так может быть, чтобы в таком огромном заснеженном лесу лось мог выйти на меня? Зачем ему выходить на меня? – думал Вовуля. – Это как-то вообще иррационально, чтобы сошлись наши стежки-дорожки с тем рогатым могучим хозяином леса». Сам не зная почему, он вдруг заговорил про себя о лосе, как когда-то говорил, может, какой-то его предок-охотник, живший тысячу лет тому назад. «Туда не ходи, сюда ходи», – просил он рогатого хозяина.

В общем-то он абсолютно не верил, что на него кто-то выйдет. «Ну постою здесь, померзну, а потом придет Владимир Иванович и снимет меня с номера».

Через минуту ему что-то показалось в заснеженных кустах напротив, через дорогу.

«Волки! Что делать?!» – застыл в оцепенении.

Но уже стало ясно видно, что это не волки никакие. Чудо! Великое чудо Маниту свершилось! Прямо на него выходили косули. Две. Видимо, матка с детенышем.

У него пальцы в перчатках так и прилипли к ружью.

У той, что постарше, рожки, словно маленькая зубчатая корона, возвышаются над большими задумчивыми глазами. Вовуля чуть пошевелился, и она в настороженной позе на мгновение приостановилась буквально в десяти шагах от него. Детеныш, вообще ничего не услышав, продолжал двигаться, чуть помахивая хвостиком. Он даже видел, как подрагивал в нервности пятнистый бок косуленка.

«Стрелять? Не стрелять? Мы же вроде вышли на лося? А здесь матка. Если я ее убью, то что с олененком будет? А если не буду стрелять, то что охотники скажут? Разиня. С десяти метров… Господи, укажи, как правильно сделать! Как поступить? Ведь уйдут сейчас».

Но какой-то внутренний голос, нет, даже не голос, а инстинкт, вековечный инстинкт, запрятанный где-то глубоко-глубоко, просто не позволял ему двигаться.

Животные, оглядываясь по сторонам и настороженно фыркнув пару раз, пересекли рядом с ним дорогу и скрылись в лесу. А он так и стоял еще несколько минут неподвижно, уже недоумевая, правда это было или просто ему почудилось, привиделось.

Потом очнулся, подошел к свежему следу. Да, это ему не привиделось. Две тоненькие цепочки следов тянулись в снегу.

Через полчаса показались медленно идущие по просеке охотники. Впереди Владимир Иванович в своей егерской куртке и сапогах, обшитых лосиной шкурой. За ним отец.

Владимир Иванович молча выслушал его сбивчивый рассказ. Но ничего не сказал. Не похвалил и не осудил.

«Видно, каждый здесь сам делает в таких случаях выбор. В зависимости от того, что у него внутри, – шагая след в след за отцом по глубокому снегу и вглядываясь в его широкую спину, размышлял Озеров. – А все-таки правильно я сделал или нет? Я не знаю, как с их точки зрения. А с моей – правильно! – наконец, уже стоя на новом месте, заключил он для себя. – Главное, чтобы на душе было согласие. А остальное – пустяки».