Мирабо - Рене де Кастр

Он резюмирует и разбивает выдвинутые против него обвинения, просит, чтобы отец судил по справедливости сына, которого всегда недооценивал. «Умерев для наслаждений, я живу только болью. Какое ужасное уродство существования! Я больше не могу так жить, отец, не могу… Если вы вернете мне свободу, убедитесь, что тюрьма меня образумила, ибо время, чья рука на моем челе не столь легка, как для других смертных, заставило меня очнуться от грез».

Друг людей как отец остался холоден к этой мольбе, а как литератор, он, возможно, позавидовал писательскому таланту сына. Уязвленный молчанием отца, узник обратился к нему с последним заклинанием: «Как бы то ни было, клянусь Богом, в которого вы веруете, клянусь честью, которая есть бог для всех, кто не признают другого, что конец года не застанет меня в живых в Венсенском замке».

Поскольку Мирабо-старший снова не ответил сыну, именно к этому периоду можно отнести попытку самоубийства, о которой Габриэль рассказал Софи. Однако если не считать нескольких моментов депрессии, Мирабо не отчаивался. Будучи не в силах смягчить сердце отца, он обратился к Людовику XVI: «Сир, я француз, я молод и несчастен, все эти титулы могут заинтересовать Ваше Величество… Сир, я взываю не только к доброте Вашего отеческого сердца, я представляю на суд Вашей справедливости беззаконие, о котором Ваше Величество не знает. Конечно, в юности я вел себя предосудительно, но если бы нужно было быть безупречным, чтобы сохранить свободу, то все Ваши подданные попали бы в тюрьму. Я лишь молю Вас, сир, передать мое дело на рассмотрение моим естественным судьям. Представители власти и органы правосудия имеют на это время; это их обязанность и долг. Я человек, гражданин и отец. В этих качествах я прошу о покровительстве моего короля и о праве собственности на самого себя, гарантом и защитником которого он выступает, и которого я могу лишиться только по законному суду».

В этих строчках уже чувствуется красноречивый заступник угнетенных, человек, который однажды всполошит парламент. Возможно, Людовик XVI не ознакомился с этим трогательным воззванием; он увидит Мирабо лишь двенадцать лет спустя, в то время, когда весь народ заговорит устами бывшего узника Венсенского замка…

На молчание отца и короля Мирабо ответит как мыслитель очерком о несправедливости. В одиночестве своего узилища он шлифовал лучший свой труд, написанный в замке, — «О тайных приказах и королевских тюрьмах». Это сочинение, которое выйдет без указания имени автора в 1782 году, всколыхнет общественное мнение и станет причиной Французской революции.

Редко «королевская воля» бичевалась столь энергично, а процесс над Ришелье и Людовиком XIV, которых Мирабо считал могильщиками монархии, велся с таким знанием дела. В этой книге потрясает пророческая уверенность, с какой автор с опережением на десять лет возвещает принципы, которыми станет гордиться Учредительное собрание; это настоящий государственный деятель, уверенный в своей доктрине и ясный сам себе, пишет твердой рукой в полумраке своей темницы. К XIX веку произведение устарело, поскольку иллюзии свободы сделали невозможным мысль о заключении в тюрьму по произволу. В XX веке, в эпоху регресса нравственной цивилизации и попрания человеческого достоинства, «Опыт о тайных приказах» вновь приобрел актуальность. И с новой силой зазвучало: «В государстве, где граждане не участвуют в законодательной власти путем делегирования представителей, свободно избираемых большей частью народа, мудро ограниченных в полномочиях их наказом, в частности, в отношении природы налогов и их взимания, и контролируемых своими избирателями, нет и не может быть общественных свобод».

Эти до сих пор актуальные слова позволяют простить Мирабо все досадно посредственные сочинения, явившиеся на свет во время его заточения. Не стоит распространяться о романе «Мое обращение к Богу» и еще менее — об «Эротической библии». Эти непристойности ничего не добавят к славе их автора, они лишь показывают, как сильно чувственность, обузданная заключением, влекла его к скабрезным мыслям.

V

Отсутствие компании и женщин было испытанием, которое Мирабо переносил труднее всего. Однако постепенно его изоляция стала не такой строгой, и длительное пребывание в Венсенском замке оказалось не лишенным красочных деталей. Не всем было дано побыть в заключении вместе с маркизом де Садом, а Мирабо довелось. Сады и Рикети состояли в дальнем родстве — их предки жили в одной провинции. Можно себе представить странные встречи двух этих исключительных людей в тесном садике, в котором им было позволено прогуливаться после обеда.

В Венсен прибыл также Дюбю де Ла Таньеретт, странный человек, который, переодевшись девушкой, вводил в заблуждение стариков; с ним был и другой авантюрист, Бодуэн де Гемаде, бывший чиновник кассационного суда, обвиняемый в краже столовых приборов во время банкета, устроенного министром юстиции Мироменилем.

Считая этого мошенника интриганом и сумасшедшим, Мирабо вместе с тем по достоинству оценил его рассказы и в соавторстве с ним составил сборник неприличных анекдотов, который впоследствии вышел под заглавием «Обобранный шпион». Это знакомство стало также причиной небольшой любовной интриги. Ослепленный краснобайством и самоуверенностью Мирабо, Гемаде попросил у него покровительства не только для самого себя, но еще и для друга, своего секретаря де Лафажа, который остался верен ему в беде. Лафаж был любовником некоей Жюли Довер, девушки нестрогих нравов, дочки почтенного хирурга-дантиста, лечившего графиню дʼАртуа и принцесс Викторию и Софи, дочерей Людовика XV.

Мирабо сказал, что ничего не сможет сделать для самого Лафажа, но пообещал свое покровительство Жюли Довер. Он посулил добыть ей место компаньонки в знатном семействе. Что нашло на Мирабо? Трудно понять. Но еще более немыслимым было то, что его фантазерство вылилось в переписку, пролившую новый свет на эту столь малопонятную личность. Как мыслитель, работавший над эссе «О тайных приказах», мог в то же время ломать комедию, о которой свидетельствуют «Письма к Жюли»?

Эти послания совершенно в стиле комедий Бомарше: Мирабо сначала писал Жюли инкогнито, представляясь могущественным вельможей, изменившим свой почерк, чтобы его не узнали. Откуда происходит его могущество? Доверительное признание: он любовник принцессы де Ламбаль, а потому обладает неограниченными возможностями.

В полном восторге (хотя Мирабо всё же сообщил ей, что «чудовищно некрасив») Жюли Довер, верно, ответила очень любезно, так как вскоре действия Мирабо приняли непредсказуемый оборот. Именуя отныне Жюли «своим любезным другом», он посылал ей признания в любви: «Если бы вы знали, какую цену я придаю счастью быть любимым, то почувствовали бы, насколько дороги мне нежные выражения вашей благосклонности ко мне».

Мысленно влюбившись в Жюли, Мирабо платонически изменил Софи с незнакомкой. Разумеется, он рассказал обо всем в письме к госпоже де Монье из соображений недавно усвоенного изощренного нравственного садизма.

Этот умозрительный роман с грядущими судебными преследованиями (увы, в жизни Мирабо всё превращается в процесс) смешался с менее возвышенными событиями.

Если верить нашему герою (а это надо делать с оговорками), его репутация обольстителя принесла ему любовь даже в темнице. Из окон самых высоких башен Венсенского замка можно было наблюдать узника, передвигающегося по кругу в садике. Несколько женщин из порядочных семей пристрастились любоваться зверем в клетке. Тогда Мирабо своим серебристым голосом спел оперные арии, некогда соблазнившие Эмили де Мариньян. Комендант, господин де Ружмон, приказал заключенному молчать под тем предлогом, что в тюрьме петь нельзя. Возмущенная жестокостью своего супруга, госпожа де Ружмон сама явилась утешить провинившегося; а поскольку это дело оказалось ей одной не под силу, взяла себе на подмогу сестру, госпожу де Рюо. Мирабо, снова вкусивший физической любви, проявил такую ненасытность, что жене и свояченице коменданта пришлось предоставить в распоряжение неутомимого любовника служанок. После чего наш султан стал плести интриги, заставляя ревновать всех этих женщин, сходивших по нему с ума.