Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов - Андрей Раевский

Я сказал выше, что разврат достиг здесь высочайшей степени, но, чтобы удостовериться в этом, должно самому побывать в Аполлоновой, Бахусовой и других залах, которые всякий вечер наполнены молодыми людьми всех состояний и женщинами одного только состояния. Должно признаться, что нигде развращение не представляется в таком обманчивом, шумном блеске, как здесь. Вы увидите несколько сот девушек привлекательной наружности, великолепно одетых, ловких, прекрасно танцующих, – и едва поверите собственным глазам, что все видимое вами не что иное, как мишура, под которой скрывается соединение всех ужаснейших, душу возмущающих пороков! Кто помыслит, что в одном Гамбурге считается этих тварей до девяти тысяч!!! Надлежит заметить, что даже для самого низкого звания людей ежедневно открыты таковые балы, уступающие Аполлоновой и Бахусовой залам в великолепии, но не в многочисленности посетителей и не в разврате, везде равно гнездящемся! И само правительство одобряет эти торжища совершенно потерянной нравственности!

Во время пребывания нашего в Гамбурге город этот удостоился видеть в стенах своих принцессу Валлийскую, которая, с весьма небольшой свитой, оставив пышный двор королей великобританских, где была столь несчастлива, искала утешения в разнообразной прелести путешествия. Слышав о ней весьма много хорошего, я с любопытством желал видеть высокую родом и духом несчастливицу. Наружность ее некрасива, необыкновенная полнота безобразит и без того очень малый стан, но в глазах ее видно (или, по крайней мере, я думал видеть) что-то трогательное, великое; в самой поступи заметно спокойствие души, оскорбленной самыми милыми, ближайшими к сердцу людьми. Она пробыла здесь один только день и отправилась в Брауншвейг к храброму своему брату, столько известному по личной, непримиримой ненависти к Бонапарту.

Через несколько времени видели мы и герцога Кембриджского, брата принца регента английского. Он уже не в цвете молодости, но здоров и деятелен чрезвычайно. Для него генерал Беннигсен делал маневры своим войскам на равнине между Гамбургом и Альтоной. Герцог более всего восхищался быстрыми движениями нашей конницы и искусным действием артиллерии под командой полковника Ховена.

Почти в то же время проехал через Альтону король датский. Фридрих не заехал в Гамбург и при смотре войск не взглянул даже на батальон ганзеатов, стоявший под ружьями.

Более полугода провели мы в Гамбурге: нельзя было пожаловаться на скуку, но воображение наше занято было мыслью о скором возвращении в Россию. Не могу, однако ж, оставить в забытьи память многих любезных мне людей, которых никогда, может быть, не увижу более. Графиня Г***, женщина милая, образованная, богатая опытом, в частых странствованиях по всем странам Европы ею приобретенным, и еще более богатая добром и приветливостью, заставила меня жалеть о разлуке с Гамбургом.[29]В кругу милого ее семейства оживлялось для меня воспоминание о незабвенных днях, проведенных мною в Н** и А***.

Гостеприимство любезного доктора Фюрта и его родственников не изгладится также в душе моей. Он находился прежде во французской армии, и, попавшись в плен, содержался почти два года в Курске. Мудрено ли, что я всегда находил новое удовольствие в беседе с ним? Он так хвалит Курск, так доволен его жителями, их ласками, дружелюбием, что я никогда не уставал его слушать!..

Наконец получено было столь давно желанное повеление корпусу нашему следовать в Россию.

Несмотря на болезнь свою, с сожалением, но без горести оставил я шумные стены Гамбурга: воображение веселилось приятной мечтой скорого возвращения в Россию. Как завидовали нам офицеры корпусов генералов Дохтурова и Маркова, которые еще на несколько времени должны были оставаться на берегах Эльбы! Мне кажется, что никакие наслаждения не могут заменить тихой беседы друзей и родственников: ни грозное великолепие природы швейцарской, ни благоухающие, вечно зеленые равнины Италии не изгладят в сердце русского ужасных снегов милой родины. Ах, кто не воскликнет вместе с добрым, чувствительным певцом в стане русских воинов:

Страна, где мы впервые

Вкусили сладость бытия,

Поля, холмы родные,

Родного неба милый свет,

Знакомые потоки,

Златые игры первых лет

И первых лет уроки!

Что вашу прелесть заменит?

О родина святая!

Какое сердце не дрожит,

Тебя благословляя!..

Приятно было для нас увидеть Отечество, для которого два года терпели мы нужды и недостатки, презирали опасности и саму жизнь. Счастливы герои, вкусившие смерть на полях славы; но стократ счастливее пережившие их! Человеку свойственно веселиться воспоминаниями о славных опасностях прошедшего, но с чем может сравниться блаженство воина, участвовавшего в знаменитых походах последнего трехлетия! Люди с завистью смотрят на почетный ряд отличий, украшающих твердую грудь героя; но пусть помыслят они о претерпленных им бедствиях, о болезненных ранах, прикрытых этими крестами… Для каждого русского простая медаль 1812 года несравненно лестнее и приятнее всех орденов европейских. Летописи времен и народов полны кровавыми страницами битв и раздоров, от начала мироздания страсти и честолюбие опустошали земли, но в истории обществ гражданских не нахожу ни одного происшествия, которое можно бы уподобить великому подвигу, в 1812 году россиянами свершенному! Горестный опыт не просветил ослепленных французов; гордый вождь, избалованный фортуной, все еще мечтал о победах…

И братья наши, смерть сретавши под Москвою,

Венчанны славою на Лейпцигских полях,

Секвану перешли торжественной стопою

И свету дали мир – Парижа во стенах!

И все это в течение одного года с половиной!..

Судьба лишила нас счастья находиться в храбрых рядах главной армии, открывшей себе блистательный путь от берегов Оки к Сене; но все мы утешались сладостной мыслью, что исполнили долг в отношении к царю и Отечеству. Пули и ядра были столь же смертоносны на холмах Дрездена, у стен Магдебурга, на дамбах гамбургских, как и под Бородиным, Лейпцигом и на Монмартре. Много храбрых погибло в очах наших… Никто, по крайней мере, не укорит нас малодушием.

Триттау, большое селение в трех милях от Гамбурга, было первым ночлегом нашим. Никогда не забуду я трогательной встречи с одним молодым человеком, родом из Швейцарии. Десять лет служил он под знаменами Наполеона, и в начале этой кампании перешел в шведскую службу. Случай привел его в Триттау; прелестная Луиза, дочь хозяина того дома, в котором была квартира наша, остановила его в здешних окрестностях. Любимая ему отвечала взаимной страстью, весело благословили их престарелые родители, полагавшие все свое утешение в счастье единственной дочери. Свадьба отложена была до окончания войны. Прошло ужасное время опасностей и томления разлуки – невредимо возвратился воин в объятия любезной, но прежде брака хотел побывать на родине, получить благословение отца и переселиться потом в мирный уголок, в котором судьба заключила счастье его жизни. Все было кончено, на крыльях любви и нетерпения летел он уже к цели своих мыслей и желаний, но – увы!