Клуб Элвиса Пресли - Андрей Тавров

Я бы сказал, что и в постель человек тащит с собой дорогу, как бы ее серпантинный разворот, совершаемый в беспамятном сновидческом состоянии, которое кончается утром. Про развороты – особый разговор. Они могут совершаться по-настоящему тогда, когда меняется цель или ты сам впадаешь в измененку. То есть когда сильно пьян или вдохновлен, или ты влюбился так, как никогда до этого. И чем сильнее разворот, тем больше ты меняешься на выходе из него, и тем неотвратимее ты оказываешься на другом этаже.

Когда просыпаешься, то ты всегда пришел оттуда, где тебя не было. Может, оттого сон часто сравнивают со смертью, что, похоже, наутро из постели вылезаешь не ты, а кто-то хоть немного, но другой.

Но Медея сейчас размышляла об измененных состояниях, связанных, в основном, с ее общениями с мужчинами. У нее была большая грудь и лунное тело по ночам. А днем у нее было солнечное тело. Она это знала, и знала, что мужчин к этому влекло, причем одних мужчин влекло ее лунное тело с чуть ртутным отсветом кожи на плечах, губах и на животе, а других – солнечное. Это когда ты делаешься выше ростом даже без каблуков, и смех твой становится как будто у тебя в груди раскачали небольшой такой колокол, зазывный и мелодичный. И тогда все думают, что ты богатая, и не только из-за денег, но сама по себе, и любой несчастный мужчина (а в каждом из них с детства живет несчастье) спешит укрыться в твоей солнечной тени.

Но так было сначала. А потом лунное тело стало появляться днем, а солнечное ночью. И многих это пугало, но не Савву.

Медея разбила себе ноги на горных тропках и устала. Сейчас она брела вдоль тропинки под нависающей скалой, потому что услышала шум речки, а скала нависала над ней вместе с растущими из нее деревьями и кустарниками. Какая-то птичка бежала перед Медеей по тропинке и оглядывалась на нее.

Днем она вышла было на шоссе и тормознула машину. Там сидел какой-то козел и курил сигару. «Откуда, говорит, такие чудеса берутся в горах? Садись, незнакомка». – Сам ты козел, – сказала Медея и не села. Знает она такие разговоры и все эти вонючие сигары. Вообще-то она потом решила, что этот тип, может, был и не козел, а просто сигара у него была не очень удачная, а сам он мог козлом и не оказаться. Но если бы он оказался козлом, да еще и с этой вонючей сигарой, то он был бы таким же, как и все остальные, которые говорили про чудеса в горах или еще где при первой встрече. Она ему не чудеса, он даже не знает, как ее зовут, а думает, что сейчас у них начнется. Он ничего не знает ни про солнечную ее кожу, ни про лунную, и не знает таких слов, как Савва, потому что таких слов вообще больше никто не знает. Если б он еще был без этой вонючей сигары, то она, может быть, еще и села бы, но он дымил, как паровоз в старых фильмах. Нет, он, конечно, не был старым, он был очень даже ничего, если уж говорить честно, и, если бы не сигара, она бы, наверное, и села, но с сигарой он вполне мог оказаться козлом. Ее отчим все время курил эти тонкие сигары, и был он большим козлом, это она точно знала, да уж, имела возможность убедиться.

Она вышла к берегу речки и пошла по мосту. Речка была широкая и мелководная. Она бежала через гальку тысячами быстрых ручейков, блестящих, как шоколадная фольга, под солнцем. Когда Медея ее переходила, то почувствовала свежий холод воды, и настроение у нее поднялось.

На том берегу стояло какое-то кафе, и Медея обрадовалась, потому что проголодалась. Но кафе оказалось то ли заброшенным, то ли закрытым. Лампочки на вывеске с надписью «Пацха Ачишхо» были частично выбиты, а на дверях висел замок. Медея обошла здание сзади. Там, на цементной площадке, под тенью каштана стояли два столика. Дверь в здание была приоткрыта, а за одним из столиков сидел мужчина в шортах и что-то пил из бокала. На безымянном пальце у него было кольцо с красным камнем, руки сухие и породистые. Медея всегда смотрела сначала на руки, а потом уже на все остальное. Иногда она на все остальное уже не смотрела, потому что, оценив руки, теряла ко всему остальному интерес. У рук ведь есть лица, да. И Медея умела их считывать. Но на этого мужчину она посмотрела внимательно и села за соседний столик.

– Самообслуживание, – сказал мужчина. – Там, – он кивнул на дверь, – в холодильнике есть напитки.

Медея встала, вошла в дверь, ведущую на кухню, и в полумраке пошла на шум холодильника. Она взяла из него бутылку с вином и банку с кофе, из тех, что сами разогреваются, если сорвать кольцо, и захлопнула дверцу. Холодильник затрясся и заурчал. Медея прихватила с мойки стакан. Вернувшись за стол, она расположилась так, чтобы можно было видеть своего соседа. Налила в стакан вина и сделала глоток. Вино было горьковатое, красное, немного терпкое, то, что надо.

Дальше вот в чем суть, если уйти от стандартного повествования, которое, уверен, всем давным-давно набило оскомину. «Он встал», «она сказала», «у нее были пышные волнистые волосы» – знаете, вы, конечно, можете считать, что это и есть настоящая писанина, а по мне так все это лишнее, неприличное даже, как разбавленное пиво, от которого тошнит. Я думаю, что когда хочется блевать от литературы, то наступает миг пробуждения. Вам, может, не нравиться, что я так говорю, но это мое личное дело, я вам свою точку зрения не навязываю. В общем, смотрите, как там было на самом деле.

«Сейчас она посмотрит на меня», – это думает тот тип в шортах.

Медея смотрит на него.

«И скажет».

Медея раскрывает рот.

«Хорошее вино».

– Хорошее вино, – говорит Медея, слегка улыбаясь.

«Господи, – думает тип. – Сейчас спросит, где».

– Где это мы? – говорит Медея.

«В какой».

– В какой стране, в каком районе?

«А я отвечу: безымянная река, безымянный сад. Она скажет, ну вот».

– Ну, вот еще, – говорит Медея.

«И вы тоже?»

– И вы тоже безымянный сад?

«А скажу-ка я ей в кои-то веки правду, – думает тип в шортах. – Все равно ведь им чем больше говоришь правды, тем меньше они хоть что-то понимают. Им можно выложить всю правду про них, а они даже ухом не поведут, просто не заметят».

– Нет. У меня есть имя.

«Какое…»

– Какое?

– Оно вам ничего не скажет.

«Ну, все таки…»

– Ну, все-таки, удобней будет общаться, – говорит Медея.

– Ладно. Меня зовут Кукольник, – говорит Кукольник.

– А меня Медея, – говорит Медея.

«Где-то…»

– Где-то я про вас слышала.

– Вряд ли.

«А! я вспомнила…»

– А! я вспомнила, – говорит Медея. – Мне про Кукольника рассказывал Эрик. У меня есть знакомый такой. Он говорил, что мы все куклы, а нами правит Кукольник, а кто правит Кукольником, неизвестно.

– Ваш друг прекрасно все понял, – смеется тип в шортах.