Русская матрица. Будет ли перезагрузка? - Сергей Кара-Мурза

Я понимаю, что моя придирка формальна, что ОБСЕ всего лишь хочет, чтобы в России господствовали СМИ Гусинского и радио «Свобода». Но почему же такая неряшливость в логике? От наглости и безнаказанности — оттого, что наша интеллигенция долго шла в фарватере этой логики, и они к этому привыкли. Стоит им указать на чудовищные разрушения, которые они произвели в хрупких обществах Ирака и Афганистана, и они оскорбляются. А ведь надо было бы извлечь урок, их безответственность и убожество мысли при большой силе начинает разрушать и их собственные общества.

Дальше я высказал свою точку зрения на проблему. Я не комиссар, ни министр, не служу на телевидении, могу исходить из очевидности и здравого смысла. Первый очевидный факт состоит в том, что «свободных СМИ» в мире нет и не может быть. СМИ — порождение культуры, а культура это прежде всего нормы и запреты. Иными словами, культура это цензура, «оковы просвещенья». Я спросил комиссара ОБСЕ: берет ли он на себя смелость призвать нас всех выражаться нецензурно? Он не шелохнулся — наверное, переводчик не смог понятно перевести это простое русское слово. Но нам-то оно должно же быть понятно! Почему же, если в нормальном обществе мы не мыслим обиходной речи без цензуры, надо позволить производить поток нецензурщины в массовом масштабе посредством печатного станка, радио и телевидения?

Ерунда все это, нечего и голову ломать. Цензура необходима, она есть везде. Если всерьез, то имеет смысл обсуждать не наличие или отсутствие цензуры, а типы запрещаемых в той или иной ситуации сообщений и методы осуществления цензуры. Да, на Западе нет Главлита, но 99% сообщений для СМИ готовятся в агентствах, принадлежащих кучке магнатов, сплоченной касте, вросшей в крупный капитал. Менеджеры и редакторы в этих агентствах и в самих СМИ точно знают, что надо, что допустимо и что недопустимо для хозяев, — это главный критерий их профессиональной пригодности. Даже крупная и популярная газета, допустив серьезную ошибку, разоряется и закрывается в течение двух месяцев. Комиссар ОБСЕ сам это признал, поучая нас: не надо цензуры, надо иметь ответственных журналистов. Таких, которые сами не допустят ошибки, не напишут и не пропустят того, что недопустимо для хозяев. Это цензура исключительно жесткая, намного жестче советского Главлита, если говорить о сути.

Но это — общее состояние, вещь банальная, и ее не надо забывать. Для нас важнее особенности постсоветского информационного пространства. Что на нем происходило в 90-е годы и что происходит сейчас? Я коротко предложил такую трактовку и здесь ее чуть-чуть разовью.

Разрушение сложившейся в советское время системы СМИ было большой и очень болезненной операцией, и она далека от завершения. У нас еще не сложилось новой системы, в ней царит хаос. Например, реформа уничтожила такой важный для современного общества канал информации, как центральная печать. Это разрушило ядро информационной системы народов. Известен афоризм: «нацию создал печатный станок». Благодаря центральным газетам одновременно до всего населения доводились актуальные вопросы национальной повестки дня, что и создавало возможность низового «каждодневного плебисцита».

Печатный текст мобилизует диалогичное мышление — человек, читая газету, «беседует» с ней. Телеэкран такого эффекта не производит, информация с него воспринимается эмоционально. Но сейчас в РФ на душу населения приходится в 7 раз меньше газет, чем до реформы, а в Казахстане — в 40 раз меньше. А общенациональных газет вообще нет. Резко изменились мировоззренческая основа СМИ, их язык, образный ряд, состав «своей» аудитории, тип контактов с обществом, государством, иностранными СМИ. В этом состоянии понятия «свободная» или «несвободная» пресса вообще не имеют четкого смысла. Система разлажена, в ней нет целей, норм, критериев и ценностей. Действуют угасающая инерция общей культуры, кнут и пряник работодателей.

* * *

Все это последствия культурной травмы 90-х годов. Народы постсоветских стран пережили социальную катастрофу расчленения страны и разрушения привычного устойчивого жизнеустройства. Это сопровождалось и личными трагедиями, которые коснулись большинства семей. Одним из главных инструментов, которыми наносились эти травмы, были именно СМИ. Правительство Ельцина вело экономическую войну против населения, а СМИ — информационно-психологическую. Трудно сказать, раны какой войны были более нестерпимыми. Не буду ворошить тяжелые воспоминания, но скажу, что СМИ вели свою войну преступными методами и нередко доходили до прямого садизма, находя самые больные точки, чтобы посильнее оскорбить и уязвить людей.

Как нередко бывает, мучитель при виде страданий жертвы приходит в возбуждение и начинает наносить удары уже с бессмысленной жестокостью. За 90-е годы этот маховик раскрутился так, что стал опасной дестабилизирующей силой. Возник глубокий и тяжелый конфликт между СМИ как институтом и большой частью общества (думаю, даже большинством). Ельцину действительно надо было уходить, а новая властная бригада просто вынуждена была затормозить этот маховик.

Это была очень сложная и опасная операция. С ней частично были связаны дела Березовского и Гусинского. Потом последовала акция против НТВ — авангарда тех СМИ, которые вели демонтаж нашего народа средствами психологической войны. Кстати, маховик вовсе не остановили, не рискнули. Только притормозили, но уже это Запад и наши «оранжевые» ставят В.В. Путину в вину!

Конечно, самым эффективным разрешением противоречия было бы дать возможность «оранжевой» оппозиции свободно и пространно высказаться, но в режиме диалога — так, чтобы общество было судьей. Критика со стороны «оранжевых» стала бы, без сомнения, дестабилизирующим фактором. Но он необходим для развития! Проблема в том, чтобы удержать его стимулирующее воздействие в допустимых рамках. Тут и возникает риск. Допустить дестабилизацию как фактор развития и даже консолидации общества можно в том случае, если есть достаточные ресурсы для удержания «реактора» в заданном режиме. А если пойдет вразнос?

Что мешает сегодня решиться на такой риск? Во-первых, нехватка у государства интеллектуальных и художественных ресурсов. Краснобаи и художники тянутся к деньгам, особенно теневым. А если при деньгах можно еще и быть вольнодумцем, так это идеальная ситуация. Творческая интеллигенция в конфликте порядка и хаоса в большинстве случаев становится на сторону хаоса — на то и творчество, необузданность. При небольшом запасе прочности государству решиться на раскрепощение хаоса трудно — особенно если в дестабилизации заинтересованы мощные внешние силы, с которыми нельзя идти на открытый конфликт.

Во-вторых, и это гораздо важнее, в условиях кризиса власть не может разговаривать откровенно. Она находится между молотом и наковальней, поскольку «выросла» из 90-х годов и не желает (или не может) порвать пуповину, которая связывает ее с ельцинизмом. Что она скажет обобранному в 90-е годы населению? Как ни парадоксально, правду легче сегодня говорить Касьянову и Немцову. Их личная вина в социальном бедствии как-то компенсирована тем, что они не у власти и теперь вовсю жалеют народ.

У нас перед глазами редкий пример власти, которая может объясняться с населением откровенно. Это А.Г. Лукашенко. Он завоевал эту возможность тем, что определенно порвал с «реформаторами» начала 90-х годов — и против его ясных аргументов оппозиции нечего возразить, ей остается устраивать лишь небольшие уличные спектакли. Но этот шаг Лукашенко обошелся дорого — правящей команде Белоруссии на Западе выдана «черная метка».