Непреодолимые обстоятельства - Елена Викторовна Добрынина

хотя это не входило в его привычки.

— В смысле? — Словно не веря собственным мыслям, переспросил он.

— Да в прямом. Сидит сейчас в баре, а вокруг какой-то мужик трётся, третий коктейль ей берёт. С виду лох какой-то, с тобой и рядом не стоял. — Дато ухмыльнулся. — Говорил же тебе, ей всё равно с кем.

В трубке раздались гудки. Алимов бросил смартфон на соседнее кресло, завёл свой внедорожник и вдавил в пол педаль газа.

***

Лелька хотела домой. Она уже прилично выпила, походка была не твердой и ей самой было это противно. Но Катька во всю веселилась, отплясывала под попсовые хиты последних лет.

"Все лица мужского пола не сводят глаз с танцпола,

А я там гордо танцую одна.

Играя на грани фола, ты сделал больно мне снова.

Я знаю, что виновата сама.

Мне сводит душу и тело: так сильно тобой заболела,

И вот температурю опять.

Звучат минорные треки на этой дискотеке:

Я начинаю тебя забывать.

Под грустный дэнс я отпускаю нашу любовь,

Только здесь я "оттанцую" всю свою боль.

Как в паутине большой сети,

Ты рассыпаешься в памяти.

Под грустный дэнс ты так красиво теряешь меня,

Словно весь наш город больше не вспомнит тебя.

Тот, кто был мне необходим,

Слишком чужой, чтобы быть родным."*

Лельке стало душно. Как и всегда бывает, когда алкоголь берёт контроль над разумом, захотелось рыдать, осознавая, что песня эта точно передаёт её теперешнее состояние. Через сотню нетрезвых, потных тел, которые двигались в такт песне, девушка отправилась в сторону выхода из клуба. Наконец она добралась до дверей. Пахнуло свежестью летней ночи. Ещё и дождь пошёл, мелкий и противный, как сквозь сито.

Виталя тащился где-то позади. Он, попыталась припомнить Лелька, так и не отошёл от неё ни на метр. Сидел рядом и горестно вздыхал. А ей было то смешно, то грустно, а то вдруг хотелось устроить скандал, выпустив свою обиду и бессильную злобу на него, хотя даже в пьяном угаре она понимала, что Виталя уж точно не имеет никакого отношения к тому, что с ней творится.

Она искала, у кого прикурить сигарету. Когда-то давно, ещё на втором курсе универа, Лелька начинала курить. Это было модно. Но как-то не задалось. Она кашляла как чахотошница со стажем и в конце концов Катька, курившая класса с 8 школы, предложила Лельке завязать и не позориться.

Вот и сейчас, раздобыв где-то сигаретку, тонкую, длинную, с каким-то фруктовым вкусом, она пыталась прикурить её. Под дождём сигарета не зажигалась, огонёк зажигалки гас и все усилия были безуспешными.

Лелька стояла у края проезжей части и была сосредоточена на процессе, когда вдруг перед ней резко затормозил огромный внедорожник. Липкий страх от того, что она узнала машину, заставил сжаться все внутренности. Хлопнула водительская дверь и через секунду возле неё вдруг оказался злой, как черт, Рустем.

_________

*Песня Artik & Asti "Под грустный дэнс"

Глава 23. Дурацкая опрометчивость

Лелька замерла, пытаясь прийти в себя. На голову сыпало изморозью, но ей было всё равно. В такой ситуации не то, что о зонте не подумаешь, не будешь знать, как дышать вообще. Рус одним движением пальцев вытолкнул из её руки сигарету, и та полетела в лужу, так и не загоревшись.

— Ты что здесь делаешь? — Процедил Алимов, глядя ей в глаза.

Тон его был холоден. Лельке показалось вдруг, что эти слова сказаны даже с неприязнью. Стало до жути обидно. Воспалённый алкоголем мозг генерировал своё видение ситуации. Кто он вообще такой, чтобы так с ней разговаривать? Она — не его собственность и то, что она любит его до зубного скрежета, не даёт ему право пользоваться этим!

— Это так ты занята?

— Была занята, а сейчас здесь. — Неожиданно для самой себя заносчиво ответила Лелька.

Рус не ожидал такого тона. Он почему-то думал, что сейчас она испугается его появления, будет просить прощение за то, что нарушила их договорённость. Опешив, он смотрел на её вскинутый подбородок.

— То есть, всё нормально да? И твоё присутствие здесь тоже? Несмотря на то, что мы это обсуждали? — Процедил зло Алимов.

У Лельки затряслись поджилки от страха. Но не признаваться же в этом. Разговор изначально не задался и её состояние только усугубило ситуацию, придавая отчаянной смелости. Уже не хотелось ничего объяснять, оправдываться. Ею правила обида. В конце концов, это не к ней жених приехал, это не она должна исполнить какое-то дурацкое обещание и выйти замуж за малознакомого человека.

— Мы много чего обсуждали. Я не твоя собственность, понял? Невестушку встретил?

Эти слова неожиданно больно хлестнули. Выходит, их договор ничего не значит? Дерзость и своеволие подвыпившей Лельки вызвало в нем шквал гнева. Рус крепко сжал ее локоть, пытаясь увести в машину. Не возле же входа в популярный клуб выяснять отношения? Тем более на радость Дато и Марине, которые материализовались вдруг из ниоткуда и с удовольствием лицезрели их размолвку. Дождь противно лил за ворот рубахи. Рустему стало жарко и одновременно противно влажно.

А Лелька, кажется, совершенно не соображала, что происходит. Нет, она не была пьяна так, чтобы не стоять на ногах, но смесь обиды на него и страха, злости, опьянение — все это невероятным коктейлем заполнило ее душу. И самым правильным сейчас казалось не дать продавить себя, не поддаться желанию уступить, помириться, чтобы снова все было, как прежде. Если сейчас она сдастся, подчинится ему, то совсем потеряет и свою, итак невеликую гордость, и остатки самоуважения.

— Отпусти! Мне больно! — Выплюнула она ему в лицо, вырываясь, чтобы уйти.

— Если уйдешь сейчас, шанса вернуть все назад не будет. — Предупредил Рустем Лельку.

Он сам не знал, почему решил идти до конца. То ли нарушение их договора сыграло, то ли то, что Дато сообщил, где она и в каком виде, он и сам не знал, но однозначно чувствовал: если уйдет сейчас Булка, то все рассыплется, превратится в пепел. Их отношения, начавшиеся так чудесно, так странно и необычно сейчас рисковали превратиться в банальщину. Уступать он точно был не намерен — задета гордость и наблюдают посторонние. Стерпи он сейчас, завтра Дато оповестит всех, в том числе и отца, что Рустемом крутит какая-то девчонка. То, откуда отец знает о Лельке, для Руса не стало секретом. Никто кроме Дато не был настроен против нее, никто бы не стал рассказывать старшему Алимову