После Огня - Олли Вингет

Раз в дюжину дней к нему прилетали Братья, пополняли его запасы, сообщали поручения Правителя и все новые сплетни, ходившие по Городу. И передавали письма Анабель.

Она писала их на тонких глиняных табличках своим легким, но убористым почерком. Все о каких-то немыслимых мелочах: то о жалком росточке на ее огородике, то о подозрительно тихих ночах, то о каменоломне, куда она летала прошлым вечером, то о новых странностях бабки Феты. Но Томас догадывался о скрытом смысле недосказанного, том странном и новом, о чем Анабель не находила в себе силы ему признаться.

Боясь выставить себя ревнивцем, он не задавал Братьям прямых вопросов, а они лишь отводили глаза, протягивая ему очередную табличку. Таких писем уже накопилась целая стопка, что пылилась на краю стола.

Если бы старик разрешил, Томас бы давно умчался в Город хоть на один денек, чтобы посмотреть жене в глаза и сразу все понять. Но правитель ставил перед ним все новые задачи, требовавшие немедленного решения. И Томас работал как проклятый, не без удовольствия замечая, что тело его крепчает, а крылья становятся еще послушнее, хотя они ему и так всегда подчинялись.

«Милый мой Том, – писала Анабель в очередном письме. – Город накрыла песчаная буря. Я, как обычно, заперла окна и двери, подсунула под них всякое тряпье и вот сижу у нашего очага, пишу тебе письмо. Здоров ли ты там, мой мальчик? Какими мыслями полнится твоя шальная голова? Не приручил ли ты какого-нибудь охотника? Так и вижу, как вы играете на песчаных барханах и он послушно встает на задние лапы по твоей команде. На самом деле нет. Я молюсь всем Святым Крылатым, чтобы ты сберег себя для нашей семьи. Милый мой, не бросайся в омут, пока не узнаешь, как далеко спрятано в нем дно. Ешь больше горячего и читай мои письма, чтобы хоть иногда вспоминать свою старую женушку. Что-то сегодняшний вечер совсем меня утомил, спину ломит нещадно, так что я заканчиваю мучить тебя длинным посланием и ухожу греть нашу кровать своим телом, у меня теперь хорошо получается делать это за двоих. Может быть, мне приснится, что ты внезапно вернулся, возможно, и ты увидишь это во сне. Целую тебя нежно, твоя жена А.».

От этих писем в горле у Томаса першило сильнее, чем от ветра с золой, что отшлифовала его кожу, въелась в нее, чтобы навсегда там остаться.

Иногда Крылатый доставал из кармана прощальный подарок жены, гладил кожаную обложку книжицы, но так и не нашел в себе силы ее открыть. Томасу казалось, что Анабель где-то рядом, прячется от него за ближайшим холмом, желая проучить. Но нет. Куда бы ни направлял он свои воспаленные глаза, всюду была лишь пустыня. Иногда небо затягивали плотные тучи, пару раз случалась гроза, но обычно яркое солнце палило с самого рассвета, а с его заходом все вокруг накрывал промозглый холод ночи.

Томас кривил душой, когда с восхищением отзывался о своей работе при встречах с Братьями. Ему наскучило одиночество, вечная жара, песок и запах гари. Но свобода, что дарила Гряда своему обитателю, все же была для Крылатого удовольствием.

«Если бы только Анабель прилетела сюда со мной, – лежа без сна, часто думал он, – это место стало бы раем».

Но месяцы шли один за другим, а жена лишь присылала ему пространные письма, в которых не было ни намека на скорую встречу.

В тот день Томас с самого рассвета гнался за молодым падальщиком, который подошел почти вплотную к гряде. Солнце сияло на чистом небе, жар поднимался над серым песком, и все расплывалось в знойном мареве. Смердящая тварь неслась через пустыню, прижимая рваные уши к тупоносой голове. Томас нагнал падальщика почти у самых скал, хотя раньше никогда не залетал так далеко. Несколько выпущенных из арбалета болтов ударили в бок зверю, и тот рухнул так, словно передние его лапы подвернулись, и задергался в предсмертной агонии. Томас подлетел к нему и добил одним точным выстрелом. Потом он собрал болты, стараясь не измазаться в дурно пахнувшей ядовитой крови песчаного чудища, и полетел в сторону ближайшего холма.

Жара разморила Крылатого, азарт охоты быстро сменился полуденной истомой. Томас смочил губы водой из фляги, покатал во рту сухой грибочек, наблюдая, как стая лисиц выводит молодняк на прогулку. Зверьки умильно попискивали, поглядывая на человека настороженно, но без опаски. Посидев так около часа, Томас нехотя взлетел и направился в сторону гряды. Впереди был еще целый день, полный мелких бытовых хлопот, ничего интересного и обременительного.

«Обычный день. Убил падальщика, понаблюдал за играющими песчаными лисицами, улетел к себе на Гряду», – не без самодовольства думал Томас, подлетая к своему укрытию.

На краю Гряды, там, откуда обычно взлетали Крылатые, маячила темная фигура. Братьев Томас ожидал не раньше, чем через десяток дней. Но если кто-то прилетел к нему в такую даль, значит, что-то стряслось в Городе. Тревога накрыла его первой волной, еще не острая, но опутывающая, лишающая сил.

Незваный гость заметил его на подлете и энергично замахал руками. Томас ускорился, через пару мгновений смог рассмотреть посыльного: незнакомая молодая Крылатая, темно-русая и худосочная, переминалась с ноги на ногу и смущенно поглядывала на него.

– Томас! – Она подбежала к нему, как только он приземлился. – Здравствуй, меня зовут Джен.

– Чему обязан? – Тревога уже пульсировала в Крылатом.

– О, Томас, мне очень жаль… – Она поморщилась, вдыхая горький воздух. – Но тебе нужно срочно вернуться в Город. Там твоя жена…

– Что с ней? – Тревога сменилась паникой.

– Она больна. У нее страшный кашель, ну, и ты сам понимаешь… – Девушка вдруг смутилась и посмотрела на него так, словно ей требовалась поддержка.

Но Томас ее уже не слышал: он взлетел и понесся в сторону Города, проклиная себя.

«Ну конечно, она больна! – Мысли лихорадочно метались в голове. – Потому и не летит ко мне, пишет эти странные письма – а сама больна! Святые Крылатые!»

Полет до Города тянулся бесконечно долго. Томас летел, надрывая крылья, но не чувствовал боли, не видел ничего, только полные горечи глаза Анабель, когда она провожала его у Черты, и дорожки от слез на ее нежных щеках. А злые слова, что срывались с его губ тем далеким утром, теперь стучали в висках, множили собой вину.

«Я, как идиот, отправлял ей глупые записки в две строки и даже не попросил прощения за все, что наговорил тогда, – думал он, подлетая к Черте. – Что, если я уже не успею проститься?!»

Томасу вдруг стало нечем дышать, грудь стиснул животный ужас. Он приземлился у их с Анабель дома и рванул к дверям. За месяцы его отлучки почти ничего не изменилось. Разве что ставни, всегда широко распахнутые, были плотно закрыты.

Не решаясь войти, Томас осторожно постучал и замер, прислушиваясь. Внутри было тихо. Он постучал еще раз, уже сильнее. Когда послышались шаркающие, тяжелые шаги по ту сторону двери, его бросило в пот. Анабель всегда двигалась легко, чуть слышно, как хищница, готовая к броску. Но к двери медленно шел кто-то, почти лишившийся жизненных сил.

Когда дверь приоткрылась, Томас был уже готов потерять сознание. Но из сумрака дома на него смотрела не Анабель. Морщинистое лицо, блеклые глаза. Это не могла быть его жена. Томас застонал, присмотрелся и еле сдержал хохот. Из-за тяжелой двери его собственного дома, яростно пыхтя, на Крылатого смотрела старуха Фета.