Старомодная манера ухаживать - Михайло Пантич

Он умер, я вызвал перевозку. Приехали, констатировали смерть, раздели его догола, укутали в белую простыню и увезли. Этим все и кончилось. Он умер во сне. На подушке, где покоилась его голова, расплылось большое пятно, которое мне так и не удалось вывести.

— Мы вам поможем, — сказал муниципальный клерк, которому я поведал свою историю. — Работу вы получите, но в порядке общей очереди.

Так оно и случилось — мне предложили работу в полевой кухне для неимущих, на набережной. С первой зарплаты я купил себе черную кожаную куртку: черный цвет — мой любимый. Сто сорок семь и пять (147,5) килограммов в черном цвете. Впечетляет. По штатному расписанию я «разнорабочий». Работенка не пыльная: закупаю продукты, доставляю их, помогаю готовить еду, мою полы, посуду, выношу помои. И еще — ем. От пуза, сколько влезет. А влезает в меня много. Поварихи посмеиваются, потчуют меня, любят. На работу я прихожу первым, ухожу последним. Домой меня не тянет, я ненавижу свободные вечера, выходные и праздники. Дома мне скучно и одиноко.

Ночью, когда в окрестных домах царит тишина, источаемая теми, кто спит без задних ног, а из-за двери доносится неясный шум (крысы, тараканы, капающие краны), я вылезаю из теплой постели и иду на кухню. Онемелые ноги шаркают по полу. Я открываю холодильник и в тусклом свете, озаряющем мое лицо, принимаюсь за жратву. Ем все подряд — и вкусное, и невкусное, набиваю едой свою ненасытную утробу. Мой голод первороден, ничем его не утолить.

И вот однажды, среди всей этой безнадеги, звонит телефон.

— Привет, Петар, — слышу я женский голос с хрипотцой.

— Я не Петар, — отвечаю, — вы ошиблись номером.

— Как дела, Петар? — продолжает женщина, пропуская мои слова мимо ушей.

Какое-то время я молчу, затем говорю:

— Спасибо, могло быть и хуже.

— Представляешь, Петар, сегодня я перепечатала тридцать листов статданных по суицидам.

— Здорово, — говорю я. — Должно быть, ты сильно устала. И что же ты делала потом?

— Забралась на крышу небоскреба и любовалась городом. Не так уж это и здорово.

— Ну, а потом что?

— Да ничего, жду вот.

— Могу ли я тебе как-то помочь? — спрашиваю я, просто из вежливости, едва прожевав кусок и уже поглядывая на новый.

— Можешь, только не знаю, как.

— И я не знаю.

— Ну, пока, Петар.

— Пока, — говорю. — Позванивай.

— Ага.

Да, чтобы не забыть. Я люблю читать. Библиотека отца мне не досталась — мы ее проели, а в последнее время он ненавидел все, что связано со словесностью, терпеть не мог даже письма, хотя и писать-то было некому. Помню, как он рассвирепел, обнаружив среди моих вещей книгу своих позабытых рассказов. Я тоже пытался сочинять стихи, когда-то, давным-давно, да и сейчас время от времени делаю это, стыдясь самого себя… Все это дрянь, говорил отец, и все же подарил мне две книги — одну о похудании, другую — о танцах. Я их так и не открыл, предпочел бы какой-нибудь приключенческий роман, в котором герои гибнут эффектно и безболезненно, или незатейливый рассказ, где все хорошо устроено, все на своем месте, а действительность предстает в лучшем виде. Я кутаюсь в плед, жую и читаю. Воскресенье — дьявольски долгий, беспросветный день.

Таких дней, когда я просто не знал, куда себя деть, становилось все больше. Отец был прав, когда говорил о моих проблемах с женским полом. И в раннем детстве, и в школе я не умел ладить с девчонками, да и потом не научился ухаживать за девушками. У меня заплетался язык, кровь приливала к лицу, стоило мне обратиться к кому-то из них даже за какой-нибудь мелочью… И в результате что мне оставалось? Только еда.

Однажды вечером, возвращаясь с работы, в подземном переходе я заметил объявление.

Оглянулся, вокруг — никого. Я сорвал его со стены и сунул в карман. Дома я его внимательно прочел:

Сколько бы Вам ни было лет, мужчина Вы или женщина — все это не столь важно, У Вас есть свои привычки и предпочтения. У Вас за плечами университет или начальная школа, и все же…

Если Вы одиноки, если Вам нелегко найти общий язык с окружающим миром, если у Вас нет любимого человека, если Вы мечтаете обрести идеальную физическую форму и, самое главное, если Вы стремитесь не отставать от жизни и хотите овладеть искусством танца, мы ждем Вас!

ТАНЦКЛАСС «МАРКУС ДЕМИДОФФ» на Яблановой улице.

Классический и современный танец, запись по вторникам и пятницам.

Отец говорил: не стоит начинать новых дел во вторник или в пятницу. Я же, как всегда, пренебрег его заповедью и в ближайший вторник, вечером, поспешил на поиски. Улицы этой я не знал, поэтому пришлось расспрашивать прохожих, но где она, сказать никто не мог. Карта города, доставшаяся мне от отца, как оказалось, устарела — город постоянно растет. И все-таки мне повезло, я уже было отчаялся, но тут одна старушка, оглядев меня с головы до пят, вдруг спросила:

— Вы, наверное, ищете школу танцев?

— Да, — сказал я, — именно. А как вы догадались?

— Мне так показалось. Такие, как вы, часто подумывают о том, чтобы научиться танцевать. Вам нужно совсем на другой конец города: сядете на автобус и доедете до конечной остановки, а там пойдете вперед, пока не увидите дом прямо посреди поля — его трудно не заметить. Маркус — хороший учитель.

— Вы знаете Маркуса?

— Конечно, юноша. Кто ж из эмигрантов его не знает!

— Спасибо, большое спасибо, — сказал я и повернул обратно. И откуда ей известно, что я хочу научиться танцевать? Колдунья, не иначе. Меня так и подмывало припустить рысцой, подальше от места встречи…

И в самом деле, этот дом я нашел без труда. Сначала позади остались все городские улицы и небоскребы, потом — одноэтажные домишки с огородами и, наконец, вдалеке я увидел дом, стоявший посреди поля. Не то чтобы это был дом, нет. Это была постройка, которую, похоже, возводили по частям и в разное время — ее фрагменты отличались по стилю. К тому же вокруг расстилалось не то чтобы поле, а, скорее, пустырь, поросший редким кустарником и усыпанный мусором. На Яблановой улице не оказалось ни яблонь, ни улицы как таковой. Большие черные птицы опускались на сумеречную окраинную целину, над которой нависало сизое небо. Мне стало страшно, вспомнились отец, тетя, и я разнюнился. Утирая слезы, голодный, я вступил в подобие фойе, сплошь оклеенное уже знакомыми мне объявлениями…

В тот же вечер я влился в группу. Два ассистента танцмейстера корректировали наши движения. Мы были похожи на манекены, которых учат ходить. Отличался лишь я — таких упитанных манекенов не бывает. Когда урок уже подходил к концу, в тускло освещенном классе возник сам Маркус Демидофф, негромким голосом дал нам несколько советов и скрылся. Лет ему было гораздо больше, чем могло показаться на первый взгляд; он был сед и худощав, держался прямо, несколько отстраненно. В группе нас было не более двадцати человек, мужчины преобладали, поэтому новички, последним из которых сюда пришел я, должны были ждать, когда освободится кто-то из дам, или тренироваться в паре с кем-нибудь из кавалеров. Сначала мне достался один дедок, неумолчно отсчитывавший ритм и, естественно, наступавший мне на ноги, поэтому я поблагодарил его за помощь и продолжал отрабатывать движения в одиночку. Ассистенты заводили на старом проигрывателе заезженные пластинки, указывали нам на ошибки, учили держать осанку. Я морщил лоб, пытаясь поймать ритм. И тут кто-то тронул меня за плечо: