Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз - Фредерик Дар

Этот невообразимый ужас добивает Феликса. Последняя ступень ракеты отделяется! Его мучила лангуста, которую он только что съел. У него больше нет сил. Он признаёт себя побеждённым! Отрекается от тела! Обезумевший костяк умоляет прикончить его. Он хватает миссис министершу за шею, чтобы не пасть лицом. Садится на корточки! Испражняется тут же, не сходя с места, издавая стоны сквозь последние изрыгания.

Апофеоз! Мы перешли грань терпимости. Перешагнули за рамку зеркала, чтобы попасть в четвёртое измерение. Он бросается на колени госпожи Газон-сюр-Лебид. Называет её мамой! Плачет, чтобы было видно, что уже не осталось ни одного незанятого отверстия. Если бы он мог блевать через уши, он согласился бы и на это! Через нос, во всяком случае, он уже согласился. Самым жидким и в большом количестве. Требуется вся пропускная способность его канализационной сети. Он бы продырявил себя, чтобы ускорить сброс паводка. Отыскал бы неизвестный слив, который щедрая природа предусмотрела на такой случай!

Превосходительская супруга хочет от него освободиться, сбросить его. Она встаёт! К несчастью, он слишком сильно вцепился в её юбку. Застёжки не выдерживают! Феликс падает вместе с этим макетом парашюта. Сова выставляет нам свои дряблые ляжки, на которых кожа гуляет волнами. Перед нами открывается вид на выцветшие мессалиновые трусы, которые она приберегала для круизов и псовой охоты. Сине-зеленые с розовыми цветочками и весьма пушистыми белыми кружавчиками! Трусы, которые можно отыскать только на Монмартре в магазине белья для туризма.

Старик старается изо всех сил, чтобы заслужить нам реабилитацию. Снимает пиджак, прикрывает им талию своей соседки по столу. Мадам Газон-сюр-Лебид превратилась в шотландца! Не хватает звуков волынки! Она удаляется в сопровождении Биг Босса, тогда как её благоверный скрывается позади меню, чтобы скрыть свой конфуз.

Да, круиз начинается свежо и весело! За столом чета Берю принимается за морепродукты, отправив подальше халдея, который собрался было унести блюдо с непредвиденным гарниром. Маман просит разрешить ей удалиться. Госпожа Пино язвит в сторону обжор, в то время как Старина засасывает флакон «Пуйи» с дымком, чтобы поправить себе настроение.

Атмосфера на борту разогрелась до крайности. Теперь уже все разговорились, перебрасываются репликами от стола к столу. Бомбардируют друг друга хлебными шариками. Угощаются винами. Назревает бунт. Пахнет баррикадами. Революции всегда начинаются с нервного веселья. Вначале все просто отвязываются. Смотрите, как народ Парижа прикалывался, когда шёл к Людовику Шестнадцатому в Версаль! Прямо какая-то национальная оргия! А потом, помните, как всё повернулось? Сколько голов попадало!

В то время, как я собираюсь оставить чету Берюрье вместе с их поревом, ко мне наклоняется гарсон.

— Господин министр желает поговорить с вами! — говорит он мне. — Он вас будет ждать в своей каюте в четырнадцать часов двадцать пять минут.

Я не знаю, стал ли он рогоносцем, во всяком случае, он уже ведёт себя как начальник станции.

Сдаётся мне, братцы, что моя матрикула пойдёт под нож! Те, у кого есть немного веры, пусть помолятся за меня!

В четырнадцать часов, двадцать четыре минуты, сорок пять секунд я стучу в дверь Его Превосходительства.

— Войдите!

Я повинуюсь, предварительно набрав полные легкие кислорода, не пропитавшегося гневом. Нет ничего более угнетающего, чем дышать электричеством того места, где гудит высокое нервное напряжение.

Я был готов к тому, чтобы увидеть разгневанного господина с перекошенным от злобы лицом, который ходит по каюте разъярённым шагом, но передо мной предстает изысканное существо, спокойное, облачённое в китайский халат с драконом, поджигающим техасские нефтяные скважины своим огненным дыханием.

У него откровенно радостный вид. Полностью раскованный.

— Входите, входите, дорогой, — говорит он. — Вас не затруднит закрыть дверь на задвижку? Я терпеть не могу, когда посреди разговора меня беспокоит какой-нибудь усердный слуга.

Я задвигаю задвижку и перемещаюсь к центру каюты, которая своим лаком и хромом напоминает современное агентство «Лионского кредита».

Месье дю Газон-сюр-Лебид развалился в кресле и потягивает анисовку. (После обеда он её принимает в чистом виде.)

— Располагайтесь, дружок!

Сан-А опускает свой бэксайд на край канапе, пытаясь понять, чем вызвана такая перемена в настроении Превосходительства.

Утром в каюте Старика он был резким. Взгляд был жёстким, и голос, как рашпиль. Теперь он напоминает плюшевого мишку, мягкого, ласкового.

— Хотите глоточек, дружок?

Дружок смотрит на флаконы, которые кучкуются в центре низкого столика.

— Этот кальвадос мне по душе, потому что у него мой возраст, судя по тому, что там написано, господин министр!

Мой хозяин хватает бутылку и смотрит на этикетку.

— Вы молоды, — замечает он. — Какая блестящая карьера открывается перед вами, дружок!

Ну и ну, похоже, наш барометр показывает на хорошую погоду после сильного понижения давления утром. Неужели поведение Босса во время обеда произвело свой эффект и успокоило знатного пассажира?

Он осторожно наливает мне полный бокал светлого и ароматного кальвадоса.

— Пом, пом, пом, пом! — бетховенит он, протягивая мне бокал.

— За плоды вашего труда, господин министр! — говорю я, поднимая свой бокал.

Он пожимает плечами.

— Не будем говорить о том, чего нет, дружок. Человек оставляет после себя лишь плоды своего бесплодия. Выпьем лучше за любовь, только она чего-то стоит в этом мире.

Мы отпиваем понемногу. Кальвадос отменный. Добротный, как альпийский дом Бернского Оберланда летом. С таким же запахом старого дерева и яблока.

— Вы хотели о чём-то поговорить со мной, господин министр?

Он делает гримасу.

— О нет, дружок, только без «господина министра», умоляю вас! Позвольте мне забыть о моей должности, о которой никто даже не вспомнит через несколько лет! Какая неблагодарная должность, если бы вы знали! Сначала она вам дает большие почести, а затем — полное забытьё! Но мы не настолько слабые, чтобы довольствоваться первыми, и не настолько сильные, чтобы снести второе. Это худшая слава, самая ядовитая, дружок! Когда мы у руля, целая орда алчных людей рвут на части нашу скудную власть. И когда мы её лишаемся, эти же люди топчут нас с высоты положения, которое мы им дали. Сказать вам правду? Настоящая власть принадлежит нищенствующим богатым. Мы — всего лишь волшебная палочка, которая превращает их тыкву в карету.

— Вы чем-то огорчены, господин министр?

— Просто устал. Огорчение идёт от усталости. Видите ли, милейший, во времена прежних Республик…

— Вы хотите сказать, Республики?

— Да. Министрами оставались недолго, так что важнее были не министры, а само министерство. Теперь всё тянется до бесконечности. Ты им остаёшься так долго, что успеваешь обесцениться. Нас девальвируют. Нас изнашивают!