Королевский выкуп. Последний рубеж - Шэрон Кей Пенман

ни Андре де Шовиньи, ни Уилла Маршала. После восшествия на трон Ричард наградил всех троих браками с богатыми наследницами. Изабелла де Клари, внучка ирландского короля, принесла Маршалу земли в Нормандии, Англии, Южном Уэльсе и Ирландии. Женитьба Андре на Денизе де Деоль обеспечила ему баронство Шатору, сделав одним из могущественнейших лордов пограничного региона Пуату – Берри. А де Форс женился на Хавизе, графине Омальской, которой принадлежали огромные поместья в Нормандии и Йоркшире. Хотя де Форс и завидовал удаче Маршала, он все равно радовался возможности стать графом Омальском и заполучить такие богатства.

Но вскоре его удовольствие померкло, потому как наряду с приданым он сделался обладателем недовольной жены. Гордая стерва отказывалась выходить за него замуж, ее к этому принудил король. Вильгельма подобное нежелание взбесило, ведь он происходил из старой и уважаемой пуатусской семьи, был командиром флота Ричарда в войне против сарацин. Он обнаружил, что для женщины Хавиза возмутительно откровенна, упряма и безрассудна. Даже вынудив его задать ей заслуженную трепку, она оставалась непокорной. Кровь капала у нее из носа и рта, но Хавиза вызывающе посмотрела на него и предупредила, что если он когда-нибудь ударит ее снова, то поплатится за это жизнью. Разумеется, де Форс рассмеялся, указав, что слабая женщина не может тягаться с сильным мужчиной. Но Хавиза холодно улыбнулась ему, сказав, что у жены есть куча способов избавиться от нежеланного мужа: он может заболеть, съев что-то за обедом, его могут подстеречь разбойники, когда в темную ночь он будет выходить из таверны, или свалиться с лошади, когда подпруга внезапно лопнет. Хотя в ответ он снова презрительно рассмеялся, но был действительно потрясен и больше не бил графиню. В ее пользу говорило хотя бы то, что она смогла выполнить главную обязанность жены и дать ему сына. Но не отстали от нее и Изабелла де Клари и Дениза де Деоль, а де Форс был уверен, что они к тому же еще и правильные жены: послушные и почтительные.

Обиженно глядя на Маршала, который лишил его удачи – ведь вместо Хавизы ему могла достаться Изабелла де Клари, он, хохотнув, сказал:

– Де Шовиньи пусть проводит скучное Рождество у семейного очага, а я предпочитаю рождественский двор короля в Руане. Благодарение Господу, жен туда, слава Богу, вряд ли пригласят.

Де Форс сразу понял, что зашел слишком далеко, поскольку все недружелюбно воззрились на него: Уилл Маршал, Лоншан, этот ханжа епископ Линкольнский, сварливый королевский клерк мастер Фульк, ничтожные рыцаришки, бывшие с Ричардом в Германии и теперь беззастенчиво извлекающие из этого выгоду: валлийский щенок, Варин Фиц-Джеральд и Гийен де л'Этанг. Даже граф Честерский посмотрел на него неодобрительно, а все знали, что Честер за много лет не обменялся со своей бретонской мегерой ни единым ласковым словом. И все же он понимал, что король может не так понять его комментарий, поскольку вряд ли согласится с ним по части постылых жен. Посмеет ли кто-нибудь из этих лизоблюдов донести государю? Обуреваемый этой неприятной мыслью, де Форс даже подпрыгнул, когда в распахнувшуюся дверь вместе с холодным вихрем ворвался король.

Пригласив присутствующих вернуться к столу, Ричард рухнул в кресло, переводя взгляд с Вильгельма Маршала на Лоншана.

– Я надеялся получить известия о Лестере, – сказал он. – Я отправил одного из лучших моих агентов разузнать, как обращаются с пленником в Этампе, но ему не повезло. Лазутчик говорит, что к графу не допускают посетителей, а его стражники молчат, как глухонемые. Даже выпивка в местной таверне не развязала им языки.

Присутствующие попытались уверить короля, да и себя самих, что французский король с уважением отнесется к высокому рождению, положению и заслугам Лестера в Святой земле, но собственный опыт заставлял Ричарда усомниться. Однако в данный момент он не хотел погружаться в раздумья о судьбе графа, поэтому уже повернулся к канцлеру с намерением возобновить совет, как Вильгельм Маршал вскочил с радостным криком:

– Балдуин!

Несколько человек вошли в зал. Было только двенадцатое декабря, но Ричарду показалось, что уже наступило Рождество – так как он обрадовался, увидев среди них Балдуина де Бетюна. Король вскочил так же стремительно, как и Уилл, и оба бросились навстречу фламандцу. Остальные участники совета тоже поднялись с мест.

– Я знал, что Леопольд отпустит заложников, как только его отлучат! Остальные с тобой? Где Вильгельм?

Ричард перевел взгляд на лица спутников Балдуина, но ни одно не было ему знакомым. Снова посмотрев на друга, король почувствовал, как радость его тает от печали, угадываемой в чертах гостя.

– Леопольд не сдался, сир. Стоит на своем. Я здесь, потому что он доверил мне срочное сообщение. Герцог приказал передать тебе, что если ты немедленно не отправишь свою племянницу и Деву Кипра в Вену, он казнит всех заложников.

– Господи! – Ричард в изумлении смотрел на Балдуина, разрываясь между ужасом и неверием, ведь он никогда не слышал о том, чтобы заложников предавали смерти. – Он обезумел?

– Не обезумел. Он отчаялся.

Балдуин внезапно почувствовал всю меру своей усталости и был благодарен, когда епископ Линкольнский взял его за руку и отвел к теплу очага, где он смог опуститься на стул и вытянуть окоченевшие ноги к огню.

– Плохой для Австрии выдался год, сир. Сначала сильное весеннее наводнение после таяния снегов. Затем разрушительные лесные пожары, вызванные молниями, сожгли деревни и фермы. Когда разразился мор, люди стали шептаться, что, похоже, Бог наказал их правителя за захват короля-крестоносца. А затем архиепископ Веронский наложил на Австрию интердикт, а самого Леопольда предал анафеме.

Кто-то подал Балдуину кубок, и он осушил его жадными глотками.

– Леопольд пока пользуется поддержкой народа и, пусть не слишком охотно, духовенства. Но герцог не дурак и понимает, как быстро все может измениться. Если нельзя хоронить покойников, нельзя жениться и ходить на мессу, через какое-то время люди начнут задавать себе вопрос, почему они должны страдать за грехи Леопольда. Он уже потратил двадцать пять тысяч марок на укрепление стен Вены, Хайнбурга и Винер-Нойштадта. У него осталось всего четыре тысячи марок, и их не хватит на уплату штрафа, назначенного папой. Гогенштауфен загнан в угол и знает об этом. Леопольд и так всегда был упрямым и сердитым, а теперь еще больше озлобился. Я не знаю, что ему так сдались эти браки. Хочет