Часовщик - Геннадий Ангелов

Только с лицом квадратной формы, влажными глазами, и неестественной улыбкой. Как будто вместо кожи, натянута качественная маска, скрывающая юродивое естество. И смотреть неприятно, и непроизвольно хочешь отойти в сторону, чтобы не заразиться смертельным вирусом.

Так выглядел водитель автобуса, притормозивший возле бордюра, и приглашающий нас с Луком пройти в открытые двери. Это был новенький «Икарус», жёлтого цвета, «гармошка», как тогда их называли. Салон блестел, заводской краской, новенькими сиденьями, и табличками.

Когда мы вошли в пустой автобус, дверь за нами закрылась, и машина помчалась вдоль парка, затем выехала на кольцо, и, развернувшись, стала спускаться с пригорка вниз. Лук сидел возле окна, таращась на улицы, а я стоял за спиной водителя, уже понимая, кто это такой.

— Люблю прокатиться, — сказал Часовщик, поворачивая голову и моргая. — Хорошо добрались?

— В общем-то, да, хотя я вас ждал в метро.

— Не получилось, дела задержали.

Часовщик кивнул в сторону Лука.

— Ничего ему не говорил?

— Ничего, только я не успел…

— Знаю, знаю, девушка убита, — ответил Часовщик сиплым голосом.

— Это прошлое?

— Прошлое, почти такое, как и на земле.

— Почему почти?

— Долго рассказывать, сейчас не до этого.

Автобус выехал на площадку, и припарковался возле небольшого кафе. С уютными столиками, навесами от солнца, и танцевальной площадкой.

— Приехали, — сказал громко Часовщик и открыл двери.

Лук встал и хотел выйти, только Часовщик уже ждал возле открытой двери.

— Эта остановка не для тебя. Мы едем дальше. Максим, подожди здесь, я скоро вернусь.

Я смотрел на испуганного Лука, в закрытом салоне автобуса. Часовщик развернулся и несколько раз посигналив, скрылся за поворотом

До вокзала я добрался на трамвае, толкаясь с пассажирами, и уступая дорогу людям старшего возраста. Всё было интересно, и Киев не казался столь монументальным, напыщенным, как сейчас. Советские гостиницы, магазины, спорттовары, не баловали людей наличием импортных товаров. Основная часть продукции, промышленной, делалась на советских предприятиях, и всё же импорт, та же обувь, чехословацких, немецких фирм, была на голову выше отечественной. Кое-где стояли длинные очереди за дефицитом, и счастливые обладатели, с коробками фирм «Adidas», «Salamander» шли с гордо поднятыми головами домой.

На вокзале я купил билет на автобус, до Припяти, съел пару пирожков, с картошкой, по пять копеек, и запил сладкой водой, за три копейки, из автомата. Сняв куртку, я не обратил внимания, на надпись на моей футболке. И только когда увидел, с каким интересом люди смотрят на мою грудь, и пытаются перевести английский текст, «I am a blogger», с рисунком компа, и мышки, подарок Игоря, забежал в туалет, снял футболку, и вывернул наизнанку. Надпись была размытой, как будто, это старая, застиранная, вещь, и так и уселся в автобус.

Возле меня место пустовало, и когда уже «ЛАЗ» выезжал с автовокзала, я краем глаза увидел, как за нами бежит молоденькая девушка, с сумками, что-то кричит, и истерически машет руками.

— Товарищ водитель, там опоздавший пассажир. Остановитесь, пожалуйста, — крикнул я, и автобус притормозил.

Девушка, в ситцевом, цветном платье, с двумя косичками, словно метеор, заскочила в автобус, и долго благодарила водителя, что тот без неё не уехал. Водитель, с пышными усами, и бородой, ткнул в меня пальцем.

— Парня благодарите, девушка. И в следующий раз, не опаздывайте. У меня расписание.

Я отвернулся, и сделал вид, что рассматриваю улицу, машины и деревья.

— У вас не занято?

У девушки был весьма приятный и нежный голос.

Автобус резко притормозил, и повернул на площадь. Девушка не удержалась, от толчка, свалилась на сиденье, зацепив меня рукой по плечу.

— Извините, я такая нерасторопная. Меня Светлана зовут.

Я повернулся, и улыбнулся, своей новой попутчице.

— Максим, очень приятно, Светлана.

— Мне тоже.

Светлана покраснела, её огромные голубые глаза заблестели, волшебными, изумительными огоньками. Затем она, сняла с головы коричневый берет, вытащила из сумочки платок, вытирая вспотевшее лицо. Она была красивой, стройной девушкой, смуглого цвета кожа рук и ног, пленила взгляд, и блестела на солнце. С золотистыми волосами, необыкновенной улыбкой, и большими глазами, в которых прятался огромный внутренний мир, тонкий и неповторимый.

— Фух, чуть не опоздала. У подружки засиделась в гостях. Так бы пришлось, ещё два часа сидеть на вокзале. До следующего рейса. Спасибо Максим, если бы не вы…

— Всё в порядке, Светлана. Рад помочь.

Возникла пауза, и я снова отвернулся к окну. Девушка мне понравилась, своей открытостью и непосредственностью.

— А хотите, я вас пирожками угощу, с вишнями. Мама напекла в дорогу.

Я не успел ничего возразить, как моя попутчица, уже выложила из сумки увесистый пакет, и вытащила из него, завёрнутые в газету пирожки. И сразу запах домашней кухни, разнёсся по автобусу, на зависть другим пассажирам.

— Спасибо. Пахнут замечательно.

— Угощайтесь, я ещё компотика налью. Из абрикос.

Пирожки, с хрустящей корочкой, таяли во рту, вместе с вишнями. Сладкие, душистые, пирожки, напомнили школьные годы. Когда вместо завтрака, и обеда в столовой, брал в портфель домашнюю выпечку. Мама любила печь, особенно сдобные булочки, в сахарной пудре.

Незаметно мы со Светланой, расправились со всеми пирожками, и, запивая ещё тёплым компотом, шутили и смеялись, как старые знакомые.

Сзади в автобусе ехала группа молодых людей. Шумели, балагурили, и когда им пару раз пассажиры сделали замечание, вытащили гитару, и принялись петь. Причём весьма душевно и звонко. Парням подпевали девушки, и уже через минуту, весь автобус, перекрывая шум ветра, из открытых окон, громко пел. Даже водитель, поворачивая голову назад, улыбался, и как медведь, хрипел слова песни. И мы со Светланой присоединились, хотя из меня певец, как из зайца охотник, на крупную дичь. Песня Никитина, на слова Бориса Пастернака, не могла не трогать за душу. Я её слушал дома, в исполнении Трофима.

Hикого не будет в доме

Кроме сумерек, один

Зимний день в сквозном проеме

Hе задернутых гардин.

Только белых мокрых комьев

Быстрый промельк маховой

Только крыши снег и кроме

Крыш и снега никого

И опять зачертит иней

И опять закружит мной