Позволь мне солгать - Клер Макинтош

– «Самоубийство? Едва ли», – прочла вслух Ниш. – Так драматично. Это намек на то, что ее убили?

– Именно так это и восприняла Анна. А на следующее утро открыла дверь и обнаружила мертвого кролика с размазанной по ступенькам кровью.

– Ну, я бы сказала, тут злоумышленники превзошли хулиганов, подбрасывающих собачье дерьмо в почтовые ящики.

– Так что ты думаешь?

– Кроме того, что кто-то потратил зря отличную крольчатину для пирога? Думаю, непростое дельце. А что в департаменте говорят?

– Да ничего, – Мюррей посмотрел Ниш в глаза.

Кор не первый день была знакома с Маккензи.

– Ох, Мюррей…

– Я просто проверяю факты, вот и все. Ты же знаешь, каким стал сейчас департамент. Следователи завалены под завязку. Я все передам детективу-инспектору, как только появится какая-то конкретика. Например, отпечатки пальцев. – Он широко улыбнулся Ниш и подтолкнул к ней пакет для улик.

Но Кор его отодвинула.

– Боюсь, без открытия дела ничего не получится.

– Может, проведешь его по документации изначального расследования? – Он снова придвинул пакет.

– Ты же знаешь, так делать не положено, – снова отодвинула она.

– Анна потеряла обоих родителей, Ниш. Она недавно родила и теперь отчаянно пытается держать все под контролем, а матери, которая оказала бы ей моральную поддержку, рядом нет.

– Что-то ты стал сентиментален на старости лет.

– Можно подумать, ты у нас робот бесчувственный. Что ты там говорила про котят? – Он снова протянул криминалистке пакет.

И на этот раз она его взяла.

Кресло-качалка было подарком на свадьбу от моих родителей. С высокой спинкой и гладкими изогнутыми подлокотниками, оно идеально подходило для ночного кормления. Помню, мне его вручили с красной ленточкой, двумя мягкими подушками и запиской: «Для детской».

Я много часов провела в этом кресле. Ты не вставал к Анне по ночам – мужчины так не поступали в те дни, – и я боялась включать свет, чтобы не мешать ребенку спать, поэтому раскачивалась в кресле в полной темноте, думая, когда же она уснет.

Когда Анна подросла, я перенесла кресло на первый этаж и иногда ставила его на кухню, а иногда – в гостиную. А вот теперь оно вернулось в детскую Анны.

В детскую нашей внучки.

Комната большая. Слишком большая для ребенка, особенно учитывая, что малышку сейчас укладывают в спальне родителей, судя по люльке возле кровати Анны. Над белой колыбелькой – гирлянда из белых и розовых флажков с именем «Элла», вышитым светло-зеленым.

Рядом с колыбелькой – комод, у противоположной стены – шкаф из того же гарнитура и пеленальный стол с клетчатыми ящиками, наполненными подгузниками и баночками с тальком.

Я собиралась только заглянуть сюда – вряд ли ключ найдется именно здесь, – но ноги сами несут меня по мягкому серому ковру к креслу-качалке. Моему креслу-качалке.

Взад-вперед, взад-вперед. Свет приглушен. Вид на крыши – такой же, как двадцать шесть лет назад. Когда Анна лежала у меня на руках.

В те дни такое состояние называли «послеродовой хандрой». Но мне казалось, что речь идет о чем-то большем. Я была не в состоянии справиться, постоянно испытывала страх. Мне хотелось позвонить Алисии – единственной подруге, которая могла бы меня понять, – но я не могла заставить себя набрать ее номер. У меня было все, о чем она могла только мечтать: муж, огромный дом, деньги – какое право у меня было ныть?

Я пробыла здесь слишком долго. Нужно уходить. Убраться отсюда!

На первом этаже я заглядываю в кухню, автоматически поправляю кухонное полотенце у плиты. На столе – стопка журналов, на барной стойке в пустой корзинке для фруктов валяется почта. Я не нахожу то, что ищу.

Со стороны кладовки доносится цокот коготков.

Рита!

У меня перехватывает дыхание, и, хотя я не издаю ни звука, она скулит. Рита чувствует, что я здесь.

Я замираю, едва опустив ладонь на ручку двери. Если меня заметит собака – это не то же самое, как если бы меня заметил человек, верно? Рита все скулит. Она знает, что я здесь. Уйти было бы жестоко.

Я просто быстро приласкаю ее, а затем уйду. Кому это навредит? Она ведь никому не расскажет, что видела призрака.

Стоит мне немного приоткрыть дверь, как ее словно выбивает снарядом – пушистым пушечным ядром, двигающимся с невероятной скоростью, спотыкающимся и катящимся кубарем по полу, прежде чем вскочить.

Рита!

Она отпрыгивает, шерсть у нее на загривке поднимается, но хвост виляет, словно она не знает, что должна чувствовать. Она лает. Прыгает вперед-назад. Я вспоминаю, как она рычала на тени под заборами во время наших вечерних прогулок. Что же она видела тогда, когда мне казалось, будто там ничего нет?

Я приседаю на корточки и протягиваю руку. Рита знает мой запах, но мой внешний вид сбивает ее с толку.

– Умница, Рита.

Всхлип в моем голосе застает меня врасплох. Рита поднимает уши, а полоска топорщащейся на загривке шерсти опускается – она меня узнала. Хвост виляет так часто, что его едва можно разглядеть, от этого движения Риту даже раскачивает из стороны в сторону. Она скулит.

– Да, это я, Рита. Молодец, умница, ну же, иди ко мне.

Большего ей и не требуется. Поверив, что, невзирая на ее первое впечатление, хозяйка действительно очутилась на кухне, она бросается на меня, принимается вылизывать мне лицо, прижимается так сильно, что я едва могу удержать равновесие.

Я сажусь на пол, позабыв, зачем явилась сюда, и прячу лицо в ее шерстке, чувствуя, как слезы подступают к глазам. Сглатываю, стараясь не разрыдаться. Когда Риту привезли с Кипра, она восемь месяцев провела в приюте. Она была доброй и ласковой собакой, но страдала от столь сильного страха остаться одной, что сотрудникам приюта даже выйти из комнаты было трудно. Когда мы впервые оставили ее дома, она выла так громко, что ее было слышно на весь квартал, и мне пришлось вернуться, а ты пошел на работу сам.

Постепенно Рита поверила, что мы ее не бросим. Что если мы уходим, то вскоре вернемся и принесем ей что-нибудь вкусненькое за то, что она была такой умницей. После она все еще встречала нас с восторгом и облегчением, но выть перестала, со временем став спокойной и счастливой собакой.

Меня охватывает чувство вины, когда я представляю себе, что она чувствовала в тот день, когда я не вернулась домой. Что она делала? Сидела у входной двери? Бегала по коридору, скуля? Гладила ли ее Анна? Уговаривала, что я скоро вернусь? Сама не зная, что и думать. Переживая так же, как Рита. Даже больше…