Его тайная одержимость - Алиса Лиман

— Ты ешь, дочь, — похлопывает меня по руке, кивая на ту самую тарелку, что придвинул Рома. — А вы дальше рассказываете, чем это вам наша советская закалка не угодила?

Он наигранно злится, и, кажется, можно было бы выдохнуть, но я знаю своего папу лучше всех. Он точно что-то понял. А даже если не понял, то, как минимум почувствовал.

Мужчины продолжают наперебой рассказывать историю того, как они пришли к тому, что Валерий Александрович чувствует себя в долгу перед Ромой. А я взгляд боюсь поднимать от еды. Наваливаю себе всего понемногу и пытаюсь заставить себя поесть, чтобы не вызвать еще каких-то подозрений.

— Вот мой отец и решил лично с ним встретиться, чтобы уже посмотреть, что там за настырный ресторатор такой, что одолел его офис своими просьбами продать здание, — продолжает Валерий. — Причем цену все выше и выше задирал, но батя у меня обычно в таких вещах непреклонен.

— Забегая вперед, хочу сказать, что речь была об этом самом здании, — лукаво улыбается Рома. — Очень уж мне хотелось открыть ресторан рядом с Красной площадью.

— Да, и здание теперь все же его, — смеется Валера.

— Значит-таки достал ты старика? — щурится отец.

— Нет-нет! — вступается за друга Валерий. — Вы не подумайте. После того, как Ромчик отцу жизнь спас, тот хотел ему вообще это здание подарить. Но Рома — принципиальный до ужаса, отказался. Видите ли, ему чужого не надо. Сошлись на том, что Рома покупает здание, за приемлемую рыночную стоимость.

Вот как? Чужого не надо? Тогда почему это на меня не распространяется?!

— Жизнь спас? — заинтересованно переспрашивает папа.

— Мне кажется, они преувеличивают, вот я и не спешу от них благодарности принимать, — усмехается Рома. — Всего-то массаж сердца сделал.

— В том и дело, что сделал же! В той суматохе никто бы и внимания на него не обратил, если бы не ты, — Валерий Александрович поворачивается к нам и едва ли не заговорщически шепчет, слегка подаваясь через стол: — Должно быть, слышали, в прошлом году клуб в центре Москвы какие-то уроды в щепки разнесли? Взрывы, стрельба — все как в лучших боевиках.

Мы с папой киваем. Об этом даже в газетах писали. Помню, сначала писали, что владелец клуба умер, потом вроде опровергли, — в общем много шумихи из-за того нападения было.

— Так уж вышло, что мы все трое как раз в тот вечер там на аукционе были, — продолжает почти шептать Валерий Александрович. — Мы с отцом как-то разделились во время нападения. А он у меня сердечник. И пока я его отыскать в той суматохе смог…

Валерий тяжело вздыхает, снова откидываясь на спинку стула:

— В общем, если бы не Роман Валерич… — он поворачивается к другу и хлопает того по плечу.

— Да угомонись ты, — отзывается Рома, очевидно не привыкший, чтобы его хвалили. — Чего вы вертите все случай столетней давности? Разве можно было мимо пройти, когда человек на твоих глазах умирает?

Удивительно. Я, пожалуй, впервые вижу его с этой стороны. Это так… по-человечески что ли. Руководствуясь информацией из телевизора и газет, мне казалось, что людям, которые владеют большими капиталами, должно быть несколько чуждо элементарное сострадание. Судя по тому, что обычно мелькает в новостях, богатеи в большинстве своем — бездушные сухари. От того и складывалось впечатление, что Рома просто играет со мной, вроде от скуки. Но теперь, когда вижу, как он будто бы смущается от упоминания его поистине геройского поступка, начинаю сомневаться в своих выводах о нем.

— Многие ведь смогли, — пожимает плечами доктор, выдергивая меня из раздумий. — Даже моя мачеха.

— Валер, да там же жесть что творилось, — будто убеждает его в чем-то Рома. — Ясное дело она растерялась, вот и спряталась от взрывов. Скорее всего, даже глянуть не успела, что с отцом. Ну, в такой ситуации вполне естественно в первую очередь подумать о собственной шкуре. Завязывай уже ее винить.

Ведь и правда, страшно представить, какой ужас творился в том клубе. И может действительно, вполне естественно, что люди в первую очередь думали о собственном спасении. Боясь рисковать жизнями, не подходили к старику, что лежал без сознания. И покуда подоспела бы помощь, для сильного бизнесмена со слабым сердцем могло стать слишком поздно. А Рома не побоялся…

У меня настолько яркая картинка перед глазами встала, что на секунду даже стало как-то страшно за Рому. Поднимаю на него взгляд, чувствуя, как у меня комок в горле застрял, мешая проглотить еду.

Если бы его не стало тогда, то мы бы никогда не встретились. У нас бы не появился малыш…

Мне вдруг так отчаянно захотелось его обнять. Но я только сижу и пытаюсь держать лицо, чтобы не расплакаться. Пальцы до боли впиваются в край стула, чтобы не сбежать отсюда.

От самой себя ведь все равно не сбежишь.

— Выходит твой отец тоже сердечник? — спрашивает папа, возвращая мужчин к разговору, очевидно уловив эту печальную нотку, повисшую за столом.

— Мгм, — отзывается Валерий, принимаясь за обед. — Поэтому я всех врачей необходимых для вас уже знаю. Мне только ваше согласие и пара звонков.

— Не подгоняйте, — ворчит отец. — Тут подумать надо.

— Пап, ну о чем тут думать? — умоляюще стону я, и понимаю, что зря голос подала. В нем отчетливо слышны сдерживаемые слезы.

Папа поднимает на меня взгляд, очевидно тоже уловив неладное:

— Тебе плохо?

— Н-немного, — сейчас лучше соврать. — Простите, мне нужно в туалет.

Маленькая ложь во благо, лишь бы не выдавать истинных причин своего поведения. Папа поволнуется, конечно, что я себя плохо чувствую. Но это ни в какое сравнение не идет с тем, как он отреагирует, если поймет, что я собралась расплакаться из-за жениха своей сестры.

Взволнованно гляжу вслед Соне, которая спешит выскочить из чилаута, пока Валера продолжает что-то непринужденно рассказывать отцу.

Если я прямо сейчас пойду за ней, чтобы узнать, что случилось, Федор Михалыч может неправильно понять. Вернее правильно. А это не понравится Соне.

Черт. Ей плохо? Почему отец сам за ней не пошел? Может для беременных это нормально?

Ерзаю в кресле, будто на иголках сижу и добрых пять минут наблюдаю за шторкой, в надежде, что Соня вернется. Я совершенно выпал из разговора. И все, что делаю, это время от времени опускаю взгляд на часы. Каждая минута как назло тянется слишком медленно!

Напряженно вздыхаю и невольно наталкиваюсь на внимательный взгляд старика. Сидит и смотрит на меня. Как-то задумчиво. И даже немного печально. Валера все продолжает ему что-то затирать о лечении, целую программу уже выкатил. А он на меня смотрит. Серьезно так.

— Я тоже волнуюсь, — наконец выдает он.

В чилауте повисает тишина. Валера понял, что нам обоим сейчас не до него. А у меня ощущение, что этот старик меня насквозь видит.